Александр Пушкин на rendez-vous. Любовная лирика с комментариями и отступлениями
Шрифт:
Месяц
Зачем из облака выходишь,
Уединенная луна,
И на подушки, сквозь окна,
Сиянье тусклое наводишь?
Явленьем пасмурным своим
Ты будишь грустные мечтанья,
Любви напрасные страданья
И гордым разумом моим
Чуть усыпленные желанья.
Летите прочь, воспоминанья!
Засни, несчастная любовь!
Уж не бывать той ночи вновь,
Когда спокойное сиянье
Твоих таинственных лучей
Сквозь темный ясень проницало,
И бледно, бледно озаряло
Красу любовницы моей.
Что
Пред тайной прелестью отрад
Прямой любви, прямого счастья?
Примчаться ль радости назад?
Почто, минуты, вы летели
Тогда столь быстрой чередой?
И тени легкие редели
Пред неожиданной зарей?
Зачем ты, месяц, укатился
И в небе светлом утонул?
Зачем луч утренний блеснул?
Зачем я с милою простился?
Над этим стихотворением Пушкин работал долго: текст в «Лицейской тетради» имеет два слоя правки [23] . Исправления существенно изменили лирическую ситуацию стихотворения. Первоначально сцена ночного свидания происходила в саду, затем она переносится в комнату, и при этом ей придается эротический характер. Но тогда стихи, в которых чувственная страсть («восторги сладострастья») противопоставляется «прямому счастью» чистой мечтательной любви, становились неуместными. Пушкин несколько раз менял последовательность строк в этих стихах, пока не отказался от них совсем.
23
См.: Месяц. Комментарий // Полн. собр. соч.: в 20 т. Т. 1. С. 713.
В. Брюсов предполагал, что стихотворение содержит описание реального эпизода романа Пушкина с Бакуниной [24] . Какая же редакция текста описывает этот эпизод? Рукопись свидетельствует, что поэт не мог иметь в виду одну и ту же реальную историю. Лирический сюжет передает реальность его внутренней жизни. Он взрослеет: понемногу избавляется от наивной полудетской мечтательности, испытывает эротические желания и – постепенно освобождается от влияния «унылой элегии». Черновик стихотворения «Месяц» зафиксировал его стремление разобраться в своих представлениях о «прямом счастье» и определиться в своих литературных предпочтениях.
24
Брюсов В. Я. Мой Пушкин. М.; Л., 1929. С. 28.
К сну
Знакомец милый и старинный,
О сон, хранитель добрый мой!
Где ты? Под кровлею пустынной
Мне ложе стелет уж покой
В безмолвной тишине ночной.
Приди, задуй мою лампаду,
Мои мечты благослови,
До утра только дай отраду
Моей мучительной любви.
Сокрой от памяти унылой
Разлуки грустный приговор,
Пускай увижу милый взор,
Пускай услышу голос милый.
Когда ж умчится ночи мгла,
И ты мои покинешь очи, —
О, если бы душа могла
Забыть любовь до новой ночи.
Сюжет стихотворения не нов: страдания в разлуке с «ней». Обычны и элегические клише: «память унылая», «разлуки грустный приговор». Однако лирический монолог звучит пылко и страстно, он совсем не похож на меланхолическую медитацию. В традиционной поэтической форме раскрывается нетрадиционный характер элегического героя. В поздней редакции стихотворения «К Морфею» он проявился еще более выразительно.
Морфей, до утра дай отраду
Моей мучительной любви.
Приди, задуй мою лампаду,
Мои мечты благослови!
Сокрой от памяти унылой
Разлуки вечной приговор!
Пускай увижу милый взор,
Пускай услышу голос милый.
Когда ж умчится ночи мгла
И ты мои покинешь очи,
О, если бы душа могла
Забыть любовь до новой ночи!
Элегия
Я видел смерть; она в молчаньи села
У мирного порогу моего;
Я видел гроб; открылась дверь его;
Душа, померкнув, охладела…
Покину скоро я друзей,
И жизни горестной моей
Никто следов уж не приметит;
Последний взор моих очей
Луча бессмертия не встретит,
И погасающий светильник юных дней
Ничтожества спокойный мрак осветит.
. . . . . . . . . .
Прости, печальный мир, где темная стезя
Над бездной для меня лежала —
Где вера тихая меня не утешала,
Где я любил, где мне любить нельзя!
Прости, светило дня, прости, небес завеса,
Немая ночи мгла, денницы сладкий час,
Знакомые холмы, ручья пустынный глас,
Безмолвие таинственного леса,
И всё… прости в последний раз.
А ты, которая была мне в мире богом,
Предметом тайных слез и горестей залогом,
Прости! минуло всё… уж гаснет пламень мой,
Схожу я в хладную могилу,
И смерти сумрак роковой
С мученьями любви покроет жизнь унылу.
А вы, друзья, когда, лишенный сил,
Едва дыша, в болезненном бореньи,
Скажу я вам: «О други! я любил!..»
И тихий дух умрет в изнеможеньи,
Друзья мои, – тогда подите к ней;
Скажите: взят он вечной тьмою…
И, может быть, об участи моей
Она вздохнет над урной гробовою.
Переделав позже стихотворение, Пушкин сократил его до двух строф и назвал «Подражание» без уточнения, кому именно подражает здесь автор. Конкретный источник определить трудно: здесь варьируются типовые элегические мотивы. Вряд ли следует искать и «предмет тайных слез» лирического героя: он так же реален, как и ожидающая его «хладная могила».
Желание
Медлительно влекутся дни мои,
И каждый миг в унылом сердце множит
Все горести несчастливой любви
И все мечты безумия тревожит.
Но я молчу; не слышен ропот мой;
Я слезы лью; мне слезы утешенье;
Моя душа, плененная тоской,
В них горькое находит наслажденье.
О жизни час! лети, не жаль тебя,
Исчезни в тьме, пустое привиденье;
Мне дорого любви моей мученье —
Пускай умру, но пусть умру любя!