Александр. Том 1

Шеллина Олеся

— Под немецкими принцами, видимо, мы с Константином подразумевались, — я принялся крутить на пальце перстень. — Я вижу, что вам сложно справляться с такими сорванцами, как Великие князья, здоровье, полагаю, подводит. Так что, я освобождаю вас от занимаемой должности. Пенсию вам назначат в размерах того жалованья, кое вы сейчас получаете. Необходимо и отдохнуть, о себе опять же подумать, о семье.

— Ваше величество, но я ничуть не устал, — попробовал спорить Ламздорф.

— Ну что вы, я же собственными глазами видел, как Николай сбежал из-под вашей опеки, и как вы его не смогли догнать. Зачем такое насилие над самим собой проводить? — и я улыбнулся. — Её величеству, Марии Фёдоровне я сам сообщу,

не стоит её в горе беспокоить. Она и так в последнее время сама не своя от переживаний.

— Но, ваше величество…

— Краснов, проследи, — равнодушно проговорил я, разворачиваясь и уходя по коридору в сторону своих апартаментов. Скворцов должен был уже перебраться сюда, а мне ещё предстояло выдержать поминальный обед.

Обед прошёл в мрачном молчании. Народу было много, и всё время я ловил на себе взгляды: злобные, чуть ли не ненавидящие от Константина и матери, задумчивый от Елизаветы и жены Константина, и настороженно-любопытные от всех остальных. Обстановка была настолько напряжённой, что все вздохнули с облегчением, когда эта пытка закончилась.

— Я прошу остаться здесь с вами, или удалиться в Павловский дворец, — ко мне подошла вдовствующая императрица. Она была бледна, но держалась с достоинством.

— Нет, — я покачал головой.

— Почему вы не позволяете мне и шагу ступить, Александр? — вскричала она, и на нас начали оглядываться ещё не убравшиеся скорбящие.

— Не нужно кричать, ваше величество, — спокойно ответил я. — Я понимаю ваше горе, я сам потерял отца. Мы вернёмся к этому разговору, но чуть позже, скажем, через неделю. А пока возвращайтесь в Михайловский замок.

— Чего вы добиваетесь, Александр? — устало проговорила она.

— Я добиваюсь спокойствия в собственном доме. Мне будет достаточно хищников, кружащих вокруг трона, чтобы ещё и за тыл переживать. Мне доложили, что вы пытаетесь настроить против меня моих сестёр, ваших дочерей. Не нужно этого делать, — в моём голосе прозвучала угроза. — Надеюсь, мы поняли друг друга.

Она ничего не ответила, только вскинула голову и удалилась. За ней тенью следовал приставленный Зиминым Бобров.

Ко мне же подошёл Макаров.

— Учитывая скорбный день, я не делал доклада, ваше величество, — он смотрел вслед практически убежавшей императрицы. — Могу я поинтересоваться, не слишком ли вы сурово поступаете с родными?

— Нет, — я покачал головой. — Знаете, что самое главное я понял, тщательно, день за днём изучая ваши доклады?

— Нет, ваше величество, откуда мне знать? Вы крайне редко делитесь со мной своими догадками, — иронично усмехнулся Макаров.

— Я понял, что во всём этом огромном, надо признать, списке, нет ни единого имени, кого бы действительно сильно обидел мой бедный покойный отец. Не единого человека, которого он лишил бы чего-то, несомненно, важного и ценного. Да что там, даже Зубовы после весьма короткой опалы были восстановлены в правах.

— Это не значит, что по-настоящему опальные господа не поддерживали заговорщиков. — Мы говорили настолько тихо, что друг друга с трудом могли расслышать.

— Да-да, я мысленно с вами, люблю и целую, — вот сейчас я усмехнулся. — Нет, Александр Семёнович. Те, кто действительно имели повод обидеться, да ещё и настолько, чтобы жизни лишить, сидели, как мыши под веником и пошевелиться боялись. Вот когда о смерти Павла Петровича услышали, начали потихоньку шеи тянуть, чтобы разглядеть, что же всё-таки происходит. А повели себя как последние трусы, подлые и лишённые даже намёка на честь, как раз те, кто был обласкан и получил много чего очень полезного для себя из щедрых рук Павла Петровича.

— Так что это вам доказывает? — спросил Макаров. Похоже, что подобные измышления не приходили в его светлую голову.

«Только то,

что Павел Петрович плохо гайки закручивал. Надо было яйца дверью прищемить, и когда голос на две октавы повысился бы, вот тогда и разговоры разговаривать», — подумал я про себя, а вслух произнёс.

— Только то, что действительно сильно наказанный человек не строит заговоры. У него даже желание отомстить редко появляется. Потому что страшно. Страшно уже за собственную жизнь, и за жизнь родных и близких. Тут как бы последнее не потерять. Поэтому господа заговорщики, мы мысленно с вами, боритесь за всех нас. — Задумавшись, я тряхнул головой. — Исключения бывают при революциях, но тут другой расклад. Они на ровном месте не возникают. Это обычно многолетняя и кропотливая работа, и именно ваша служба ни в коем случае не должна проворонить начало этой дряни. А она может начаться, Александр Семёнович, на французах уже потренировались, так сказать, могут и в Россию потянуться. И, поверьте, пара даже сотен дворян лично обиженных императором, здесь вообще ни при чём. — Наши взгляды встретились и Макаров медленно наклонил голову, соглашаясь с моими словами. — Я не собираюсь, вводить повальные репрессии. С каждым заговорщиком, начиная с третьего десятка, поговорим, узнаем, чем он руководствовался, и попытаемся вразумить. Сдаётся мне, что второй и третьей сотне ремня достаточно будет вломить, чтобы мозги на место встали и весь ветер из головы улетучился. Потому как втянулись в это дело по скудоумию, связанному в большинстве своём с юным возрастом. — Я отвёл взгляд от Макарова. — Александр Семёнович, может быть, вы посоветуете кого-нибудь для воспитания Николая и Миши?

— У их высочеств же есть воспитатель, — он недоумённо посмотрел на меня. Ага, ещё не в курсе, что воспитателя уже нет. Недоработка, однако. Ничего, подтянется. Уже подтягивается.

— Матвей Игоревич, увы, не может исполнять свои обязанности в связи с тяжёлой болезнью. — Ровно ответил я.

— Да? — Макаров закусил губу. — Похоже, в последнее время у курляндских баронов, ставленников её величества вдовствующей императрицы, со здоровьем у всех не очень хорошо сделалось.

— Да что вы говорите, какой кошмар, — я покачал головой. — Наверное, природа наша для курляндских и немецких баронов и герцогов не слишком подходит. Самое-то главное, чтобы обострения подагры службе не помешали. Вот что, вы мне отдельный списочек болезных подготовьте, сделайте милость.

— Сделаю, — Макаров наклонил голову.

— И обратите внимание на окружение моей матери. По-моему, они пытаются вредные и даже опасные мысли в её голову вложить. А это неправильно, не находите? — спросил я, не отрывая взгляда от Зимина, небрежно стоявшего у входной двери и разворачивающего любого, кто пытался нарушить мой интим с Макаровым.

— Это одна из моих приоритетных задач, ваше величество, — ответил Александр Семёнович. В его голосе прозвучала ирония. Я её расшифровал примерно, как: «Не учи меня мою работу делать, молокосос». — Я хотел бы уточнить у вашего величества, Пётр Хрисанфович Обольянинов всё ещё находится в тюрьме Петропавловской крепости.

— А он вам мешает? — я насмешливо посмотрел на него.

— Эм, нет, но как-то это всё равно неправильно, — Макаров задумчиво смотрел на меня.

— Александр Семёнович, многие господа, не у нас, а в других странах, заступая на такую должность, коя сейчас вам принадлежит, обычно начинают свою службу с расследования страшной смерти предшественника. Так что, Обольянинову надо бы в ножки упасть заговорщикам, которые сочли его столь некомпетентным, что даже убивать не стали. — Я поморщился. — Посчитаете, чтобы он просидел в крепости ровно месяц, и выпустите с рекомендацией уйти на почётную пенсию. Приказ со Сперанским подготовьте, и пускай мне на подпись принесёт.