Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка
Шрифт:
— Как его звали?
— Ваня.
— Сын генерала Драгомирова?
— Откуда вы знаете?
— Генерал Драгомиров даёт мне уроки тактики. А после того, как застрелился его сын, он на целый месяц отменил занятия!.. Мне ещё тогда захотелось с вами познакомиться. Я хотел себя проверить, смог бы я застрелиться из-за любви.
— Я бы никогда не дала вам повода... — Шура не успела закончить фразу, как появившаяся откуда-то княжна Орбелиани схватила Николая за руку и увлекла в раскрытую дверь Николаевского зала.
— Ты
— Тише, Соня, тише. Не устраивай, пожалуйста, здесь сцен. Мы с тобой обо всём поговорим в другом месте.
Музыканты уже настраивали инструменты, чтобы возобновить танцы.
— Где мы ещё можем с тобой поговорить? Ты меня избегаешь! — воскликнула княжна Орбелиани, с трудом сдерживая рыдания.
— Я и не думал тебя избегать. Хочешь, до конца бала я буду танцевать только с тобой?
Глаза княжны засияли от счастья, она всем своим юным телом радостно отдалась нахлынувшему вихрю вальса.
Княжна не отпускала от себя Николая, пока оркестр не сыграл прощальный вальс. И только в половине третьего, когда гости начали расходиться, цесаревич, улучив минутку, подошёл к Шуре и шепнул:
— Вы приглашены на бал-концерт?
— Да.
— Приходите обязательно. Я хочу вас видеть.
Малый бал, или бал-концерт, состоялся ровно через неделю — в воскресенье 21 января 1890 года. Приглашённых было всего четыреста человек, почти все друг друга знали, что делало обстановку более непринуждённой.
Николай, одетый в вицмундир гвардейского экипажа, сразу же заметил Шуру и приветливо ей улыбнулся, однако до самого ужина ни разу к ней не подошёл. Шуре хотелось плакать от обиды, но она делала вид, что от души веселится. Её утешало лишь то, что Николай почти ни с кем не танцевал, кроме княжны Урусовой. Пышнотелая брюнетка буквально не давала ему прохода.
После полуночи в трёх парадных залах дворца гости расположились на ужин. Шура и цесаревич сидели за одним столом в Николаевском зале. Наследник был в хорошем настроении, много шутил и веселился. «Если он сегодня ко мне не подойдёт, — подумала Шура, — я стану бомбометательницей и нигилисткой».
После ужина, когда все поднялись из-за стола, Николай незаметно шепнул Шуре:
— Я хочу, чтобы вы были моей женой.
Чувствуя, что теряет сознание, она схватилась за спинку кресла.
— Вы шутите, ваше императорское высочество, — еле слышно проговорила она.
— В половине второго ждите меня в Малахитовом зале, я вам докажу, что не шучу.
С побледневшим лицом Шура опустилась в кресло.
Тотчас же к Николаю подоспела княжна Урусова:
— У вас новый роман, Ники?
— С чего вы взяли?
— Что это вы там шепчетесь с капитанской дочкой?
— Её отец — генерал.
— Какая разница?
— К тому
— Когда-то вы были такого же мнения обо мне.
— Я никогда не меняю своего мнения.
— Предоставляю вам возможность это доказать, — захохотала княжна, уводя Николая на контрданс.
Чтобы отделаться от приставаний Урусовой, Николаю пришлось прибегнуть к помощи неотразимых чар стройного лейтенанта барона Остен-Сакена, пригласившего навязчивую княжну на кадриль.
В Малахитовый зал цесаревич вошёл, когда до половины второго ещё оставалось тринадцать минут. Отделанная позолотой и уральскими самоцветами, самая красивая комната дворца освещалась лишь отблесками пламени каминов. Слева за окнами тускло мерцали оранжевые фонари занесённой снегом стрелки Васильевского острова. Справа ночную мглу прорезал золотой шпиль Петропавловской крепости.
«Какая дивная ночь, — подумал Николай. — Сейчас бы раскрыть окно и пролететь птицей над этой волшебной красотой»…
В этот момент мягкие, пахнущие тончайшими духами ладони заслонили его глаза.
— Шура, — сказал он, нежно касаясь прижатых к его лицу длинных пальцев.
— Это я, я, Ники, — прошептала княжна Урусова, срывая поцелуй с губ цесаревича.
Прервав поцелуй, Николай открыл глаза и отстранился:
— Так это вы, Сандра?
— А вам казалось, что вы целуете другую, проказник? Кого вы здесь ждёте, юную дебютантку?
— Сандра, простите. Произошла ошибка. Я... мне надо сейчас побыть одному.
— В разгар бала одному? Бедненький, мне вас жалко, — кокетничая, произнесла Урусова и крепко сжала его в своих объятиях.
Николай робко пытался оказать сопротивление, но Урусова навалилась на него своим полным красивым телом, ноги его подкосились, и он упал на паркетный пол, увлекая её за собой.
Когда часы на зелёном камине пробили две четверти второго, в Малахитовый зал вошла Шура. Сперва она лишь заметила лежащее на полу в странной позе тело в вицмундире гвардейского экипажа, когда же через мгновение её глаза привыкли к полутьме, она вскрикнула и выбежала из зала.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
И черноусый, чернобровый
Жених кузины, офицер...
Летом 1891 года отец взял Шуру в Тифлис, куда его послали по служебным делам. Шуру мгновенно пленил этот город, нарядный и обворожительный, с его узкими улицами, мощёнными крупным круглым булыжником, с балконами, украшенными деревянной резьбой, развесистыми чинарами, вековыми липами, мохнатыми каштанами и розовыми кустами, наполняющими воздух одуряющим ароматом красных и белых цветов. А кругом синели очертания гор, белели туманом могучие, недоступные вершины Кавказа, над которыми парили гордые сыны Востока — гигантские серые орлы.