Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка
Шрифт:
Полиция, осведомлённая о планах народовольцев прорыть подземный ход под улицами, по которым царь возвращается с парадов на Марсовом поле, поручила гражданскому инженеру Мравинскому обнаружить подкоп.
Под видом инспекции водопроводных труб Мравинский и его помощники, агенты Охранного отделения, переодетые водопроводчиками, заходили в подвалы петербургских домов, пытаясь найти тоннель с взрывчаткой. Однако уловка не удалась. Народовольцам удалось незаметно прорыть тоннель, и они бы взорвали его, если бы царь не изменил свой обычный маршрут. После окончания воскресного парада императорской гвардии Александр поехал в Зимний дворец по улице, которая не была заминирована. Но террористы предполагали и такой вариант, и их люди
Возле Михайловского сада первой бомбой было убито двое прохожих и ранено несколько казаков. Царь вышел из экипажа невредимым и стал оказывать помощь раненым. Тогда народоволец Гриневицкий бросил вторую бомбу под ноги императору и сам погиб от её взрыва.
На следующий день Мравинский был арестован за то, что ввёл в заблуждение полицию. Друзья и знакомые опять отвернулись от семьи Домонтович. Тётушки уехали. Адель плакала, что её никто не возьмёт замуж. Александра Александровна старалась убедить мужа помочь Мравинскому, однако Домонтович говорил, что его вмешательство может только повредить и Мравинскому, и их семье. Мама плакала. Говорила, что Михаил Алексеевич отказывается помочь Мравинскому из ревности. «Как ты можешь ревновать меня к нему после всего того, что я сделала ради тебя!» — восклицала она. Отец хватался за виски и закрывался в кабинете. Александра Александровна, оставшись одна, опять заливалась слезами. «О, бедный Костя! — шептала она сквозь рыдания, — если бы я не бросила тебя, ты бы не попал в эту беду!»
Шуре было жалко Мравинского.
Когда её подруга Зоя Шадурская оставалась у Домонтовичей ночевать, они сидели, обнявшись, на Шуриной кровати в длинных белых ночных рубашках и строили планы тайного спасения дяди Кости. Девочки представляли себе, как обманывают стражу и по верёвочной лестнице забираются в камеру Мравинского. От грозящих опасностей захватывало дух, и они ещё сильнее прижимались друг к другу, со страхом глядя на собственные причудливые тени на стенах детской, освещённой лишь мерцающим светом иконной лампадки.
Однако, не вынеся слёз жены, Михаил Алексеевич всё же сдался и пошёл просить за дядю Костю. Хлопоты отца спасли Мравинского от Сибири. Лишённый прав и состояния, он был сослан в одну из губерний Европейской России.
Новый царь Александр III отменил все задуманные его либеральным отцом реформы, среди которых был проект переустройства российского самодержавия в парламентскую республику по английскому образцу. Надежды друзей Шуриного отца на возможность ограничения самодержавия рухнули. Разговоры на эту тему больше не велись в кабинете отца.
Зато в гостиной, обставленной добротной мебелью голубоватого плюша, вокруг мраморного стола с керосиновой лампой, где обычно собирались мамины друзья, темы разговоров не менялись. Женщины занимались рукоделием, говорили о том, кто женится, кто разводится и у кого родился ребёнок. Иногда к этой компании присоединялась Адель, вышивавшая пёстрыми шелками по чёрному атласу. В двадцать лет она вышла замуж за двоюродного брата Шуриного отца — некрасивого и плешивого либерала, который был на сорок лет её старше. Хорошенькая, весёлая, живая, она любила рассказывать о театрах и премьерах, на которых бывала, о балах, куда выезжала вместе со своим мужем-сенатором. Шуре запомнились разговоры о гастролях французской артистки Сары Бернар [7] . Её осуждали за странные привычки: она почему-то носила длинные чёрные перчатки и завитые растрёпанные волосы, а спала не в постели, а в гробу. Шёпотом сообщали о том, что у неё связь с одним из русских великих князей.
7
Бернар Сара (1844—1923) — французская актриса. С 1880-х
Средняя сестра, Женя, избрала другой путь: стала оперной певицей. В девятнадцать лет она подписала свой первый контракт с оперным театром города Виттория близ Венеции.
Прекрасная, как мадонна Рафаэля, Женя сразу же завоевала сердца любителей музыки. Её начали забрасывать письмами и недвусмысленными предложениями. Чтобы оградить себя от назойливых поклонников, она вышла замуж за гвардейского офицера Корибут-Дашкевича. Однако начальство предложило ему покинуть полк. Гвардейский офицер не мог быть женат на актрисе.
В середине восьмидесятых годов Женя была принята в Мариинский театр в Петербурге. На одно из её первых представлений приехал весь двор с царём во главе. Им любопытно было посмотреть, что это за девушка из хорошей семьи, которая решила быть простой артисткой. После спектакля Женю вызвали в царскую ложу и император похвалил её пение. На другой же день оперная администрация заключила с ней контракт на три года, и Женя превратилась в Евгению Мравину.
Мравина быстро стала любимицей публики. Молодёжь ей поклонялась горячо и с энтузиазмом. Нередко после представления студенты выпрягали лошадей из кареты Мравиной и сами везли её к дому на Никольскую улицу. На лестнице молодёжь выстраивалась шеренгами и встречала её аплодисментами.
Шуре нравилось, проходя по коридорам и фойе Мариинской оперы, слышать, как публика говорит: «А вот эта девочка сестра Мравиной. Тоже недурненькая».
Но по мере того как она взрослела, Шура всё чаще говорила себе: «Я не хочу быть только сестрой Мравиной. Я тоже сделаю что-нибудь большое в моей жизни».
В свои пятнадцать лет Шура была свежа и прекрасна. Её глубокие, выразительные голубовато-серые глаза под дугами тёмных бровей говорили о живом уме и одарённости. А сколько неги сулили эти красиво очерченные яркие губы, светло-каштановые вьющиеся волосы, невинная шея, покатые плечи и нежная спокойная грудь!
Всё её юное существо было полно предчувствия любви. Сердечко её то сладостно ныло, то начинало вдруг так сильно колотиться, что ей казалось, окружающие слышат, как полудетская её душа робко стучится в мир больших чувств. В такие минуты лицо Шуры заливалось краской, ей хотелось куда-нибудь убежать и, забившись в укромный уголок сада, долго-долго плакать, не вытирая горячих солёных слёз. Минуты грусти часто сменялись приступами безудержного веселья, неизвестно чем вызванного, которое никто не мог остановить. Долго за полночь металась она в постели, то погружаясь в обволакивающие её грёзы, то отгоняя их от себя, пока на помощь не приходили спасительные объятия Морфея [8] . А утром Шура опять просыпалась с пылающими щеками, потому что ей снились сны, которые никому нельзя было рассказать.
8
...объятия Морфея, — Морфей — в древнегреческой мифологии божество сна и сновидений.
Она полюбила его с первого взгляда, высокого худощавого девятнадцатилетнего юношу с мечтательными глазами и бледным нервным лицом. Ваня Драгомиров был братом Шуриной подруги Сони, той самой Сони Драгомировой, чьи восхитительные черты вдохновляли выдающихся русских художников Репина и Серова. Её портрет работы Репина висит в Третьяковской галерее в Москве. Соню Драгомирову никто не назвал бы хорошенькой, миленькой, интересной. Всякий сказал бы, что она красива. Её большие чёрные глаза, чудесные каштановые волосы, горделивая осанка, самоуверенность в общении со взрослыми создавали вокруг неё какую-то особо восхитительную атмосферу.