Александра - наказание Господне
Шрифт:
Адашев двумя пальцами взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
– Ничего с ним не случилось!
Следующие слова Саша уже не разобрала. Горячие требовательные губы коснулись ее рта, жесткие пальцы обхватили затылок. Кирилл приник к ней с неистовством человека, ждавшего этого мгновения всю жизнь. Саша забыла обо всем на свете, будто жила последний день на земле. А ведь так оно и было – завтра она навсегда покинет имение и начнется ее жалкое существование. Так почему же не оставить на память эту крошечную частицу счастья, которого никогда не придется испытать...
Девушка
– Саша! Милая! – проговорил князь, задыхаясь, и девушка почувствовала, как его язык обрисовал контуры ее уха, слегка пощекотал его и принялся за исследование шеи, скользнул ниже, к груди...
Девушка в испуге подняла руку и обнаружила, что мелкие пуговички, которые она застегивала только с помощью Серафимы, расстегнуты все до единой, а мужские руки и губы путешествуют по ее обнаженной груди.
Вскрикнув, Саша оттолкнула Адашева, села и стала торопливо застегивать ворот. Волна темных волос закрывала ее лицо от князя, и он не заметил слез, скользнувших по щекам девушки, еще не остывшим от его поцелуев. Она вновь закрутила волосы в тугой узел, закрепила его шпильками и только тогда взглянула на Кирилла. Отвернувшись от нее, он угрюмо смотрел в огонь. А жилка на его виске, которую она заметила в начале их встречи, билась и трепетала, как и ее исстрадавшееся сердце.
– Князь! – Встав на колени, Саша дотронулась до его плеча. Не повернув головы, он накрыл ее ладонь своею и слегка сжал ее.
– Ради всех святых, простите меня! – Адашев приложил свободную руку к виску и с ожесточением потер его. – Хоть убейте, не пойму, что со мной произошло! Какое-то помутнение! Иначе это не назовешь! Но поверьте, я целовал вас искренне, как никого другого в своей жизни. Дано ли вам это понять, не знаю!
– Я понимаю вас! – прошептала Саша еле слышно.
Князь стремительно повернулся и тоже встал перед ней на колени. Положил ей руки на плечи и привлек к себе:
– Вы слишком молоды и неопытны, чтобы понять меня. Сегодня вы напомнили мне одну девушку, которую я видел считанные минуты, но она перевернула всю мою жизнь. И жениться, верно, потому надумал, чтобы прекратить свои мучения еженощные. Я понимаю, все это мираж, но ее глаза не дают мне покоя. Они являются мне в любое время суток, и порой мне кажется, что я схожу с ума. Ее невозможно отыскать. Я пытался наводить справки, но безуспешно...
Кирилл опять опустился на пол и, обхватив голову руками, глухо произнес:
– Простите меня за ненужные откровения и не обижайтесь! Я ведь почувствовал себя счастливым, когда целовал вас.
Порыв сквозняка разметал огонь в камине. Оглянувшись, Саша заметила на пороге няньку. Агафья неловко улыбнулась.
– Извините меня, старую, что без стука врываюсь. Староста тут из села прикатил, слезно просит, чтобы вы, Сашенька, с ним поехали. Жена его уже какой день разродиться не может. Помрет ведь баба, а у них четверо робят, и все мал мала меньше!
26
Давно
...Как-то он зашел в детскую, привлеченный странными звуками. Мадемуазель Александра читала вслух какую-то книжку, а дети, старая Агафья и Серафима уже чуть не плакали от смеха. Он хотел вскоре уйти, но пришел в себя, только почувствовав боль в старой ране. Захваченный повестью, сочными малороссийскими словечками и прибаутками, Верменич от души потешался над приключениями кузнеца Вакулы, смахивая слезы кончиками пальцев.
Вечером он выпросил у Серафимы неказистый серый томик и принялся перечитывать «Вечера на хуторе близ Диканьки». Незнакомый писатель со странной фамилией Гоголь заставил его забыть обо всех передрягах последних дней. Смех успокоил растревоженную душу Павла, и когда он отложил книгу, чтобы выкурить трубку, то почувствовал вдруг неодолимое желание разбудить Кирилла и повиниться перед ним за кутерьму. Но тут явилось перед ним торжествующее лицо Полины Дизендорф. Взгляд, которым она обменялась с Кирдягиным в тот момент, когда князь объявил ее своей невестой, сказал ему, что не пристало Павлу Верменичу снимать ратные доспехи и прятать меч в ножны, пока эта парочка пасется рядом с князем Адашевым...
После выкуренной трубочки в голове прояснилось, спать совсем не хотелось. Павел прошелся по спальне и вдруг почувствовал приступ голода.
Как был в халате, гость прокрался на кухню. Крошечная лампада едва теплилась под образами и в ее неустойчивом свете он увидел старушечью фигурку, склонившуюся над столом. Подкравшись, Верменич заглянул через нянькино плечо. Она почувствовала его дыхание и, вскрикнув, оглянулась.
– Ах, чтоб тебя, Павлушка! И чего тебе не спится? По дому шастаешь, людей пугаешь!.. – рассердилась нянька и мелко перекрестилась. – Согрешишь тут с тобой ненароком!
– Нянюшка-голубушка! – заканючил, как бывало в детстве, Верменич. – Не дай помереть с голоду!
– С ума сошел, батюшка! – Агафья с укоризной посмотрела на него. – Ночь-полночь, а ему есть подавай!
– Не дашь поесть, завтра расскажу Кириллу, чем ты тут занималась, старая! – Павел выхватил у нее из рук плошку с каким-то варевом и поднес ее к носу. – Ишь, как отвратно пахнет! Неужто зелье какое варишь, чтобы Кирюшке охотку отбить жениться на баронессе?
– Окстись, бесстыдник! – замахала старуха руками, пытаясь забрать плошку. Но Павел поднял ее над своей головой.
– Сознаешься, чем занималась, верну. Не сознаешься, заставлю саму выпить.
– А что, за тобой ведь и не задержится! Со старухой легко сладить, а напугать тем более!
– Как же, напугаешь тебя! – усмехнулся Павел, но плошку вернул и уселся верхом на деревянную скамью. – Давай садись, голубушка, и рассказывай. Или я ошибаюсь, ты, наоборот, кого-то приворожить собираешься? Не Селивашку ли конюха: он и бобыль, и мужик справный, чем тебе не пара?
– Ох, Павлуша, Павлуша, взять бы твой язык да на гвоздик повесить, чтоб без дела не болтался! Селиван мне, поди, в сыновья годится!..