Александрия. Тайны затерянного города

Ричардсон Эдмунд

Вскоре сомнительная экспедиция взяла хороший темп. У Харлана было уже около сотни человек, но он не доверял ни одному. Он и его заместитель Гуль-Хан постоянно препирались. Гуль-Хан был толстяком пятидесяти с лишним лет, одноруким и одноглазым, зато с роскошными усами и вооруженным до зубов. Постоянными речами о своей непоколебимой преданности Шудже он доводил Харлана до бешенства. «Смерть врагам короля, да обернется его соль грязью на устах изменников! Двадцать лет служил я верой и правдой его величеству и остался рабом без вознаграждения – что ж, пускай. Настало время вспомнить о долге – не беда, что правитель никогда не отличал своего друга от врага. Хвала Аллаху, что правитель так велик!» [37] Гуль-Хан запамятовал, как потерял руку, и каждый раз рассказывал об этом что-то новое. В Лудхияне ходил слух, что конечность отрубил ему сам Шуджа-Шах.

37

Ibid., 24.

Ни

одна миля пути не проходила для Харлана без беспокойства. Заметив среди поклажи плохо завязанный тюк, он принимался сетовать: «Грядет напрасная трата сил, уничтожение имущества, страдания людей и скотины… Успех военных операций зависит от таких мелочей!» [38] Он был многословен и в своих тирадах умудрялся припомнить всех, от римлян до Наполеона [39] . За всей этой суетливостью скрывалась тревога: Харлан подозревал, что, заплатив своим людям заранее, совершил ошибку. Гуль-Хан был с ним не согласен. Стоило ему получить от Харлана деньги, как его многолетняя верность Шуджа-Шаху мигом испарилась. «Я съел с ним [Шуджа-Шахом] пуд соли, – заявил он Харлану с ухмылкой, – а теперь поручаю его милости Аллаха: пусть храбрые слуги служат храбрым, милостыню надо просить у милостивых. Так и от гор не допросишься горсти пыли. У сагиба я провел на службе всего два дня и получил плату авансом за два месяца – желаю процветания дому его!» [40] В то время Харлану не приходила мысль, что на верность Гуль-Хана нельзя полагаться.

38

Ibid., 46.

39

Ibid., 46–7.

40

Ibid., 42.

За границей, охранявшейся Ост-Индской компанией, власть принадлежала тому, кто ее берет. К востоку от границы находился Лахор, столица одноглазого сикх-махараджи Ранджита Сингха, одного из искуснейших и самых безжалостных правителей в истории. Махараджа вкушал тайком вино, которое получал от британцев, присвоил прославленный бриллиант «Кохинур» и держал в страхе всех, до кого дотягивалась его многочисленная, отлично вымуштрованная армия, начиная с Ост-Индской компании. (Его любимый вечерний коктейль состоял из виски, мясного сока, опиума, мускуса и давленного жемчуга [41] .) К северу от него Дост-Мохаммед-Хан с трудом управлял из Кабула Афганистаном. «Он возобладал над своими соперниками и приобрел власть, к которой так стремился, – рассуждал позднее Массон. – Смешно пытаться набросать характер того, кто его лишен. Он был хорош или плох в зависимости от того, что требовалось для его интересов» [42] . Но в промежутке, в приграничье, среди горных вершин, влияние правителей ощущалось слабо. Мелкие шейхи сидели по своим фортам, защищаемым наймитами, которым недоплачивали, и ржавыми пушками. Противники этого сорта были по зубам даже такому грошовому Макиавелли, как Харлан.

41

The Calcutta Review, vol. 86 (1888), p. 350.

42

Masson, Various Journeys, vol. 3, pp. 85–6.

Харлан полагался только на свой пистолет, но при этом витал в облаках. Ведя своих наемников в Афганистан, он, как сам писал, «был погружен в прошлое. Меня ждал край, известный миру как арена подвигов Александра Македонского» [43] . Для людей вроде Харлана Александр был путеводной звездой, примером того, что одному человеку под силу переделать мир и навечно остаться в памяти потомков. Ехавшего позади него Массона, ежесекундно боявшегося свалиться с лошади и отчаянно потевшего в своей старой форме, меньше всего на свете заботила древняя история. Но, потакая американцу, он послушно внимал его разглагольствованиям.

43

Chester County Historical Society, Harlan Papers, ‘Oriental Sketches’, 78.

Они приближались к Афганистану северным путем, вдоль Инда. С остальной Азией Индию соединяла густая сеть торговых и паломнических маршрутов. Эти пыльные тропы были кровеносными сосудами мира. Тысячелетиями

ими пользовались путешественники и купцы с караванами золота и серебра, шелков и пряностей, яшмы и лазурита, изобретений и верований. Здесь перемещались взад-вперед армии, возводившие на трон царей и созидавшие империи. Сейчас с берега Инда взирал на далекие горы, тяжело дыша и усмехаясь, Иосия Харлан.

Впервые узреть далекий-предалекий водный поток, несший 2000 лет назад победителя мира… Видеть пейзаж, представший его взору… Идти по земле, где проливал кровь Александр… [44]

Обессиленный Массон чувствовал себя безнадежно одиноким, и у него не было настроения подхватывать эти восторги. При переправе через реку он не спускал глаз не с горизонта, а с крокодила длиной 1,8 метра, неподвижно лежавшего на противоположном берегу. Когда ветер поменял направление, он почувствовал смрад: крокодил давно издох и разлагался на жаре. В тот вечер они разбили лагерь на берегу Инда, и Массон засиделся допоздна, «размышляя о людях и картинах, оставшихся позади. Если сомнение и затуманило на мгновение мой ум, гордость за то, что мы забрались в такую даль, отогнала его и укрепила во мне желание идти дальше» [45] . Кроме того (хоть Массон этого и не говорил), у него вряд ли был выбор.

44

Ibid.

45

Masson, Various Journeys, vol. 1, p. 41.

Следующие несколько дней, пока они двигались вдоль Инда к городу Дера-Исмаил-Хан, Харлан без передышки рассказывал Массону об Александре Македонском, юноше-горце, ставшем к 27 годам властелином почти всего известного в то время мира. Этот полководец завел свою армию дальше, чем смели указать ему боги. Мечтатель, чьи мечты осуществились. Харлана не занимали тонкости политики Александра, интриги греков и персов, речения далеких божеств. Его интересовали города Александра: кирпич и известка, золото и мечи.

К зениту своего могущества Александр возвел целую вереницу городов, раскинувшихся по всему миру – от Египта и Малой Азии через сердце Персидской империи до равнин Средней Азии и гор Афганистана. Все они именовались в его честь: Александрия. Всем известна Александрия Египетская, но по империи Александра было разбросано больше дюжины других Александрий. В них персы встречали афганцев, греческие боги превращались в индуистских, китайский шелк начинал свой путь в Рим. Города Александра были величайшим его наследием.

Харлан, мечтавший о собственной империи, гадал, должно быть, где он заложит свой первый Харланвиль (Харландрию? Харланополис?). «Гений, проявленный Александром при выборе мест для своих городов, – размышлял Харлан, – превращал его в непревзойденного зодчего империй» [46] . Но, внушал он Массону, ныне от городов Александра мало что осталось. Почти все его Александрии обратились в пыль. «Думаю, разрушения двух тысячелетий не оставили ни одного архитектурного памятника македонского завоевания Индии» [47] .

46

Chester County Historical Society, Harlan Papers, ‘Oriental Sketches’, 48.

47

Ibid., 78.

Массон был в этом не так уверен; понемногу его начинали увлекать рассказы американца.

В пути Харлан и Массон отпраздновали причудливое Рождество. Массон объелся плодами из афганских садов, «свежим виноградом, грушами и яблоками» [48] , распух и был совершенно счастлив. Как же далеко осталась лондонская церковь Святой Марии Олдерманбери, где он был крещен и ребенком отмечал Рождество! Так же далеко до квакерского молитвенного дома Харлана в Пенсильвании. К этому времени американец совсем потерял покой. С каждым днем он был все меньше уверен, кто он на самом деле – хищник или добыча. При всем старании он не мог забыть некогда услышанную афганскую поговорку: другие народы, дескать, «ради пропитания пашут и рыхлят землю, мы же предпочитаем копаться во внутренностях наших сородичей» [49] .

48

Masson, Various Journeys, vol. 1, p. 32.

49

Chester County Historical Society, Harlan Papers, ‘Oriental Sketches’, 10.