Александрийская гемма
Шрифт:
Глава двенадцатая. РАЗВЕДКА НА МЕСТНОСТИ
От дачи Солитова до железнодорожной платформы было чуть поболее двух километров. Прогулявшись раз-другой туда и обратно, Люсин до тонкости изучил этот вполне рядовой для Подмосковья маршрут и составил довольно подробный план.
Сразу за калиткой начиналась вымощенная бетонными плитами кольцевая дорога, обозначавшая внешнюю границу участка кооперативной застройки. По одну ее сторону тянулся сплошной зеленый забор, за которым виднелись крыши хаотично разбросанных домиков, по другую — открывалась приятная для глаза лесозащитная полоса с водокачкой, царившей над местностью, подобно какому-нибудь рыцарскому замку. К озеру можно было выйти либо прямиком через лес, либо более длинным путем, ведущим на станцию. Рыбаки и купальщики, разумеется,
Далее путь пролегал через совхозное поле. Судя по дружной ботве, урожай свеклы и картофеля ожидался богатый. И хотя местность просматривалась до зубчатой каймы горизонта, на поле не было видно ни единой живой души. Только вороны, переваливаясь с боку на бок, бродили возле сенного стога, чей пьянящий, ни с чем не сравнимый аромат будил сладостные воспоминания.
Само собой, что в сплошной завесе ливня вся эта сельская благодать выглядела несколько иначе. Но поле — не лес. Оно постоянно открыто для глаза. Тем более совхозное поле, чьи заботливо ухоженные, удобренные и защищенные от вредителей гектары набирали перед уборкой последние центнеры.
Пошли огороженные жердями выгоны, длинные бетонированные коровники, сельскохозяйственная техника под навесом, выкрашенная ярко-оранжевой краской, а затем и двухэтажные домики персонала. Чем дальше, тем чаще попадались навстречу люди. Прогромыхал колесный трактор с прицепом, заваленным комбикормом. Озорная молодуха в белом халате весело окликнула Люсина с грузовика, но слова потерялись в дребезжании высоких бидонов.
За стройкой, где приходили в негодность фондируемые материалы, пошли частные огороды, на которых мелькали хозяйки в платочках и беззаботно играющие ребятишки. Вкусный дымок сжигаемой в кучах ботвы курился медленной винтообразной струйкой. Покоем и умиротворением дышали тронутые осенней пестротой дали.
Бетонка под прямым углом примыкала к асфальтированному шоссе, где ходил рейсовый автобус. Возле остановки, защищенной от непогоды стенами из толстых стеклянных блоков, стояла слегка покосившаяся телефонная будка, а на другой стороне был пустырь, на котором какие-то вполне взрослые дяди в рабочих спецовках гоняли по песку мяч. Дальше, окруженная ивами и тополями, виднелась длинная одноэтажная постройка из светлого кирпича, объединившая под своей оцинкованной крышей уже знакомую сберкассу, почту и продовольственный магазин без вывески. Злачное место тем не менее легко распознавалось по груде разбитых ящиков. Судя по кошелкам с бутылками, которые тащили туда и обратно, ящики были из-под заветной стеклотары. В беспрерывном хлопанье дверей, впускавших и выпускавших озабоченных мужчин с оттопыренными карманами и туго набитыми сумками, мнилось нечто абсолютно бессмысленное, сводящее на нет любые представления о разумности человеческих действий. Нет нужды разоблачать ошибочность подобного впечатления. Всякий сторонний наблюдатель, и Люсин в том числе, хорошо понимал, в чем состоит существенное различие между встречными потоками.
Короче говоря, за эту часть маршрута можно было не беспокоиться.
Отсюда путь на станцию пролегал по шоссе: двенадцать минут обычного хода по обочине или две остановки автобусом. В дождь предпочтительнее воспользоваться услугами общественного транспорта. Автобус опоздал против расписания на семнадцать минут. В ливень, когда в нем была особая нужда, он мог, как это порой водится, вообще не прийти. Опрос водителей ничего определенного на сей счет не выявил, хотя в автопарке уверяли, что в тот день машины ходили точно по расписанию. Возможно, это и соответствовало действительности. Но коль скоро никто из шоферов не проявил интереса к своим пассажирам и по фотографии Георгия Мартыновича не опознал, существенного значения это не имело. Оставалось лишь гадать, как поступил Солитов в то утро между одиннадцатым с половиной и двенадцатым часом: поехал на станцию, пошел пешком или же повернул к дому. Все три варианта были приблизительно равноценны.
Люсин, естественно, отправился пешком, послав вперед поджидавшую его «Волгу». Как и было договорено, она ждала его у треугольного дорожного знака, изображавшего самую понятную в мире эмблему: скрещенные вилку и ложку. Ресторан «Рыболов» хоть и не пользовался известностью, выходящей за границы района, но можно было надеяться, что Коля Самуся не станет терять времени даром. Сам Владимир Константинович успел порядком проголодаться, и ему стоило заметных усилий продолжить свой пеший рейд, длившийся уже без малого три часа. Съеденные по дороге стручки сурепки лишь разожгли аппетит. Но не хотелось нарушать целостность впечатления. Тем более что приближался наиболее ответственный участок.
Пока ничто не внушало тревоги. Сельские домики стояли по обе стороны, и шоссе поэтому находилось под перекрестным обстрелом окон, а следовательно, и глаз. Движение тоже выглядело достаточно оживленным. Но в том месте, где стрелка указывала на гидроузел и дорога раздваивалась, пешеходная тропа уклонялась в сторону. И немудрено, потому что на неогражденной дамбе оставалось место лишь для полосатых низеньких столбиков. Идти навстречу грохочущим самосвалам, ощущая за спиной гудки обгоняющих машин, было просто-напросто страшно. Едва ли стоило сомневаться в том, что Георгий Мартынович выберет иной путь.
Люсин, ничтоже сумняшеся, последовал за большинством, кстати сказать, абсолютным, хотя по шоссе и было короче метров на двести. И сразу в голове вспыхнул предостерегающий красный сигнал. Молодые сосенки, посаженные плотными гнездами на песчаных буграх, полностью закрывали обзор. Тут могло произойти все что угодно.
Стежка, извивом которой следовал Владимир Константинович, вывела на высокий обрыв, откуда во всей красе открывалась стальная гладь озера. Узкую полоску песка лизала медленная волна, колыхалась осока, в которой запутался всяческий лесной мусор. Из-за постоянных дождей вода заметно прибыла. От глинистых обрушений расплывалась нечистая пена.
Включив шагомер, Люсин двинулся вдоль обрыва, и, чем далее шел, тем менее нравилось ему это место. Углубившись в сосны и проблуждав там, как в лабиринте, он вновь оказался на берегу. Определенно подтверждался первоначальный вывод: эти тридцать — сорок шагов по-над берегом, безусловно, были самыми опасными на всем пути. Здесь даже в сухую светлую пору можно было невзначай оступиться. Судя по карте, затребованной у местных гидрологов, дно опускалось достаточно круто. Теперь, когда уровень повысился чуть ли не на метр, глубина была довольно приличная почти на всем протяжении. Особенно подозрительно выглядели участки оползней, где озеро словно вгрызалось в берег.
Простой здравый смысл подсказывал, что таким путем мог пойти в тот день лишь заведомый самоубийца. Значит, Георгий Мартынович выбрал другую дорогу, более дальнюю, что, пересекая сосняк, выводила на мостик через протоку.
Полюбовавшись бледными облаками, растянувшимися низкой прерывистой цепью, Люсин вернулся в сосны. Пришлось порядком побродить, прежде чем обнаружилась неприметная аллейка, выводящая к мостику. Люсин вернулся по ней к исходному пункту, где шоссе сворачивало на дамбу, и, совершив поворот на сто восемьдесят градусов, вышел к протоке. Так идти оказалось не в пример проще, хоть и несколько дольше. Проблемы оставались прежние: густые лесопосадки и близость озера, правда далеко не столь угрожающая.