Александровский cад
Шрифт:
Она подхватила Лешку под руку и потащила дальше.
– Так вот, она говорит, что в шкафу стояло старинное пресс-папье.
Алексей наморщил лоб:
– Пресс-папье?
– Пресс-папье.
– И больше ничего?
– Что ты пристал? Вот сам у нее сейчас и спросишь. Пройдя между Четырнадцатым и Сенатским корпусом почти до Кремлевской стены, они свернули налево, вошли в шестой подъезд, затем поднялись на второй этаж и оказались в приемной.
Не успели они открыть дверь, как вскочившая из-за своего стола Вера приложила палец к губам.
– Т-с-с.
– Чего расцыкалась? – осадила подругу Таня.
– Совещание, давайте быстрее.
Верка вытолкала друзей в коридор и прикрыла за собой дверь.
– У меня всего пять минут. Они скоро закончат. Она с иронией оглядела фигуры ребят:
– Я гляжу, вы наконец помирились?…
Таня и Леша счастливо переглянулись, не заметив тоски, промелькнувшей на лице школьной подруги.
– На свадьбу-то позовете? Таня бросилась ей на шею.
– Ну что ты такое говоришь?!
А Вера в этот момент, не отрываясь, смотрела на Алексея. И лишь когда Татьяна чмокнула ее в щеку и кивнула в сторону Казарина: «Расскажи ему про пресс-папье», – быстро отвела глаза.
– Тебе это очень нужно? – медленно проговорила она. Лешка достал удостоверение.
– Рассказывай. Нужно. Вера пожала плечиками.
– А что рассказывать-то?
Она наморщила лоб, вспоминая какие-то подробности.
– Ну… писала я как-то для Панина служебную записку. Мне понадобился справочник, и я полезла в шкаф, где и наткнулась на это пресс-папье. Попыталась его отодвинуть, но не тут-то было: пресс-папье оказалось невероятно тяжелое – как будто железное внутри. Я потом еще заметила, что уборщицы из-за этого не всегда под ним пыль вытирали – ленились лишний раз брать в руки такую тяжесть…
Вера открыла дверь в приемную, убедилась, что все тихо, и вернулась к друзьям.
– Да! То пресс-папье было с гербом какого-то барона: то ли Шпуллера, то ли Шпиллера. Не помню. Кстати, Панин любил хвастать, что им в свое время пользовался сам Свердлов. Мол, революционная реликвия с дворянской историей.
Лешка дослушал Чугунову до конца и тут же спросил:
– А после убийства Панина ты это пресс-папье видела?
Вера замялась.
– Нет. Мне позвонили утром и говорят: «С сегодняшнего дня ты работаешь на другом этаже». И все.
Верка кивнула на подругу.
– Если бы Танька вчера про шкаф не спросила, в жизни бы не вспомнила…
Слушая Веру, Лешка вдруг сообразил, что тень Свердлова опять, как и четыре года назад, неотступно следует за ним. Могло получиться так, что та далекая история с бриллиантами не закончилась. Как-то так сложилась жизнь, что Лешка и думать забыл о бриллиантах, Алмазном фонде, сейфах и таинственных монахах…
На улице накрапывал дождь.
– Странно, – задумчиво сказала Танька.
– Чего тебе странно? – не понял Казарин.
– Я сейчас поймала себя на мысли, что забыла про войну. Вот ты, я, Вера – как будто и не было ничего.
У Лешки на этот счет было иное мнение, но он промолчал. К чему ворошить былое?
– А давай погуляем по Москве? – неожиданно для себя предложил Казарин.
Через несколько минут они вышли из Кремля и направились в сторону Парка культуры. В самом начале Волхонки какие-то люди копошились на развалинах дома, пострадавшего от бомбардировки и пожара. Эта картина привела Таньку в ужас.
– Слушай, я так не хочу, – вдруг заупрямилась она. – Давай пройдем старыми двориками. Там так красиво.
– Двориками, так двориками, – согласился Лешка. – Только туда тоже бомбы залетают.
Но Танька пропустила подначку мимо ушей и свернула в переулок, за Пушкинский музей. Лешка последовал за ней. Не успели они пройти и нескольких шагов, как где-то за углом послышался звон разбитого стекла и женские крики. Лешка на мгновение замер и тут же бросился в сторону, откуда доносился шум.
Он подоспел вовремя. Два мужика в телогрейках выносили через разбитую витрину лотки с хлебом, а продавщица в белом халате безуспешно пыталась их образумить:
– Прекратите! Это мародерство! Я вызову милицию. Она даже попыталась схватить одного из грабителей за край телогрейки, но тот ударил ее ногой.
– Заткнись, стерва!…
Мародер выхватил нож и помахал им перед лицом продавщицы.
– Кишки выпущу!
Но сделать ничего не успел: женщина отшатнулась, а перед ним возник какой-то долговязый лейтенант в летной форме. Перехватив руку грабителя, лейтенант резко подался вперед и ударил его лбом в переносицу, после чего подсек преступника ногой. Тот упал и завыл, схватившись за переломанный нос. Но в этот момент второй мародер набросился на лейтенанта сзади и, накинув ему на шею веревку от мешка, принялся душить. Парень оказался ловким и здоровым – Казарин никак не мог освободиться от его железной хватки и уже начал терять сознание, но неожиданно удавка ослабла. Лешка вывернулся и наконец-то сумел ударить противника вначале каблуком по голени, а затем локтем – в солнечное сплетение. Но этого можно было и не делать. Обернувшись, Казарин увидел, что голова грабителя залита кровью, а рядом стоит Танька с увесистым булыжником в руке и размахивает им в воздухе:
– Ну, кто еще хочет?! Кто еще хочет, гады?! Гады, гады, гады!
– Ох, мама моя! – Лешка бросился к Татьяне, выхватил камень и прижал ее к себе. – Все, концерт окончен. Гадов больше нет.
Танька никак не могла успокоиться. Она тяжело дышала ему в плечо и продолжала возбужденно вздрагивать. Продавщица тупо смотрела то на Лешку, то на преступников и только качала головой.
– Эй, тетя! – крикнул Лешка. – Свисток есть? Женщина ошалело закивала головой, но не шелохнулась.
– Ну так свистите!
Но свистеть не пришлось – со стороны Гоголевского бульвара уже бежал патруль.
Лешка продолжал гладить Таньку по волосам и вдруг повернул ее голову на уцелевшую витрину, за которой висел плакат: «Боевые подруги, на фронт!»
– Во, это про тебя! – Лешка ткнул пальцем в плакат. Решив не дожидаться разбирательств, он незаметно увлек Таньку в соседний переулок, а через несколько минут они уже были на Метростроевской.
– Ничего себе прогулочка получилась, – вымолвила Таня, когда они отошли на почтительное расстояние.