Алексей Михайлович
Шрифт:
— Твоя сила… Как поведешь, таково и содеется… А мы что? Мы — немочны…
Как— то Туляк пришел к гончару поздно вечером. Заслышав его шаги, Таня юркнула в закуток и с головой зарылась в солому.
— Здоров ли, хозяин? — потрепал подьячий Григория по плечу.
Старик покорно уставился на икону.
— Здоров… Прогневал я Господа. Маюсь-маюсь на земли, а все не жалует смертушка.
Туляк снял шапку, расчесал пятерней реденькую щетинку на голове и присел на лавку.
—
От неровного света лампады рябое, с провалившимся носом лицо приказного казалось еще более страшным, чем обычно.
— Мы что же… Мы рады, — смиренно ответил старик.
Забрав в рот полинявшие усы, приказный хитро покосился на закуток.
— Что за пригода — в кой час не приди, а все ты один?
Гончар вздрогнул, испуганно поглядел на гостя.
— Кому же и быть в избе?… Девка, так ту нешто удержишь? Почитай, и не зрю ее. Все прокорм ищет, — он, тяжко вздохнув, перекрестился. — Где уж нам прокормить ее. Самому впору ноги с гладу-холоду протянуть.
Туляк порылся за пазухой и вытащил узелок.
— Чать и мы крещеные, не татары какие… Для ради дружбы нашей попотчую я тебя пирогом с кашею да чарочкой.
«Не иначе, к Таньке моей подбирается, карпатый дьявол», — подумал гончар, бледнея, но сдержавшись, отвесил земной поклон:
— За милость, за честь спаси тебя Бог.
Достав с полочки глиняный черепок, он протер его начисто рушником и подал гостю. Туляк налил в черепок вина.
— Кушай на добро здоровье.
Гончар испуганно замахал руками.
— Куда уж! Стары мы стали… Прошла наша пора хмельное лакать.
— Пей! — стукнул Туляк кулаком по столу.
Гончар послушно проглотил вино. Горячая волна обдала его грудь, быстро откатилась к ногам и жгучим потоком хлынула к закружившейся голове. Он зашатался и, ухватившись за край стола, разразился удушливым кашлем.
— Не приемлет душа, — выдохнул он, отдышавшись немного. — Стар я и отощамши.
Туляк усадил старика подле себя.
— Присаживайся. Не из тех я, чтобы кичиться с черными рядышком сиживати! — Он выпрямил грудь и многозначительно причмокнул:— А был бы ты, Григорий, посмышленей, не ведать бы тебе ни кручины, ни горюшка.
С вожделением поглядев на пирог, Григорий неуверенно потянулся к нему. Вдруг он вскочил из-за стола и всплеснул руками.
— Господи, я-то потчеваюсь, а Танька с утра не жрамши!
Он просунул голову в закуток и крикнул:
— Танька! Иди пирога отведать приказного.
Туляк фыркнул.
— Ну, вот, потеря-то и нашлась.
Старик опомнился-повернулся к приказному с ребячьей улыбкою.
— Нашлась?… Да где ж она?
Он
— Танька!… А, Танька!
Туляк встал из-за стола и тяжело опустил руку на плечо гончара.
— Хитер ты, старик, да не хитрей меня!
Стараясь изобразить на лице разочарование, гончар опустился на лавку.
— А я и впрямь в думку взял, вернулась-де Танька. Ан нету.
Приказный склонился к уху хозяина:
— Коли по правде, дщерь твоя, хоть годами давно быть ей в женках надобно, а куда как солодка еще. Так бы за подол и держался…
Он шагнул в закуток и, в темноте нащупав под соломой Таню, втащил ее в избу.
— Смерд!… Так-то ты правду сказываешь царевым людям?
Таня вырвалась из рук Туляка, подбежала к отцу. Ее исхудалое лицо залилось багровым румянцем, тонкие извивы бровей собрались в одну вздрагивающую, точно ползущую на врага, змейку; жесткие морщинки пролегли на лбу и у углов рта, а глаза засветились граничащей с безумием злобой.
Туляк понял, что ничего силой не сделать, и решился на хитрость. Нахлобучив на глаза шапку, он тщательно завернул в тряпицу остаток недоеденного пирога, сунул в карман флягу и безразличным голосом объявил:
— Обряжайся, красавица, да, благословись у родителя, иди на двор тюремный.
Григорий упал в ноги ему:
— Меня казни, а девку помилуй!
— Не ты с разбойником Савинкой в языках ляцких служил, не тебе и ответ держать. — ответил приказный и резко повернулся к девушке:
— Кому я сказывал? Обряжайся!
Григорий подполз к дочери, припал к ее коленям.
— Поддайся!… Отца для, поддайся! Лутче в блуде с ним жить, чем сгинуть в узилище без покаяния.
Туляк удивленно оглядел старика и разразился самодовольным смешком.
— Вот то умственные глаголы! Чуешь, бабонька. — великоумственно родитель сказывает.
Таня решительно накинула на себя епанчу и, поклонившись отцу, взялась за ручку двери.
— Краше на дыбе Богу душу отдать, нежели с катом сим безносым хоть малый час миловаться. Тьфу, рыло карпатое!
— Примолкни! — взревел приказный и, отшвырнув ногой старика, выскочил за Таней на улицу. — Я вот, ужо, тебя!… Не накланяешься еще карпатому.
Таня не ответила и зашагала быстрей.
У Земляного города она подозрительно остановилась.
— Куда ведешь?
— Куда? Вестимо, в застенок.
— А в застенок, так не кружи вороном, веди прямою дорогою.
Из— за переулка вышел дозорный стрелец. Туляк обрадованно окликнул его и, приказав Тане не двигаться с места, пошел к нему навстречу.