Алексей Толстой

Петелин Виктор Васильевич

14 апреля 1922 года Алексей Толстой опубликовал «Открытое письмо Н. В. Чайковскому», в котором изложил свою точку зрения на положение русских эмигрантов за границей и свое отношение к новой России «В существующем ныне большевистском правительства газета «Накануне» видит ту реальную — единственную в реальном плане — власть, которая одна сейчас защищает русские границы от покушения на них соседей, поддерживает единство русского государства и на Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от возможного порабощения и разграбления ее иными странами.

Я представляю из себя натуральный тип русского эмигранта, то есть человека, проделавшего весь скорбнып путь хождения по мукам. В эпоху великой борьбы белых и красных я был на стороне белых.

Я ненавидел большевиков физически. Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед. В эти годы погибли два моих родных брата, один зарублен, другой умер от ран, расстреляны двое моих дядей, восемь человек моих родных умерло от голода и болезней. Я сам с семьей страдал ужасно. Мне было за что ненавидеть.

Красные одолели, междоусобная война кончилась…»

Толстой не раз высказывался по поводу своего неприятия Советской власти и большевиков. Слишком остро и драматически отозвались события пролетарской революции и гражданской войны на его личной судьбе и судьбе его ближайших родных и друзей. А жизнь он чаще всего воспринимал эмоционально, порой поспешно, под впечатлением того или иного факта, события Так было и во время Великой Октябрьской революции. Но потом он почувствовал в большевиках ту неодолимую силу, которая оказалась способной восстановить российскую государственность, а это для Толстого как русского патриота было определяющим его гражданскую позицию. И тот факт, что он пришел к признанию Советской власти и большевиков после длительных раздумий, ошибок и внутренней борьбы, свидетельствовал о его честности как художника и гражданина. «…И совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию л хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрезанный бурями русский корабль».

25 апреля 1922 года газета «Известия», перепечатав письма Чайковского и Толстого, в том же номере дала высокую оценку позиции Алексея Толстого, подчеркнув большое политическое значение его письма, положившею начало расколу эмиграции. А для Толстого это означало, что в новой России он будет деланным и необходимым строителем новой культуры.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ДУМЫ О РОДИНЕ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

1 августа 1923 года Алексей Толстой подплывал к родным берегам. Вместе с ним на пароходе возвращались на родину Василевский (He-Буква), Ю. В. Ключников, А. В. Бобрищев-Пушкин, которым тоже стала невмоготу эмигрантская жизнь. С какой же стати оставаться на чужбине, если Россия открывает им свои объятия, прощает их грехи, допущенные в пылу азартного отрицания, к тому же обещает нормальную творческую жизнь, независимую от прихоти издателей. Немало каждый из них провел бессонных ночей, прежде чем отважиться на этот решительный шаг. И вот сейчас, при виде так хорошо знакомых очертаний Петрограда, Толстой испытывал волнение: ведь совсем недавно он был здесь… А сейчас возвращается навсегда. Это окончательно: русский писатель не может жить без России Все пройдет, воцарится нормальная жизнь; она и подскажет свои сюжеты, выдвинет свои характеры, а он, художник, зафиксирует их, обобщит. И он добьется признания народа, признания родной страны.

Толстой пристально всматривался в гранитную набережную, в словно повисшие в воздухе длинные арки Николаевского моста, бегло скользнул взглядом по ныряющей в синих волнах Невы лодочке, по скорбно притулившейся на углу улицы фигуре старенького извозчика, и грустная радость охватила его: ничего, в сущности, не изменилось, он увидел ту же вековечную Россию, где доброе и прекрасное постоянно переплетается с отжившим и дурным. Что ждет его впереди?

За границей остались у него друзья, близкие люди, с которыми немало пережил трудностей, но его место здесь: он не может без России и надеется, что нужен ей, нужен своему народу как певец его многострадальной и героической жизни. Нет, не на торжества приехал он сюда: России предстоят тяжелые времена. Снова волны ненависти захлестывают ее со всех сторон. Враждебный ей мир готовится к новым схваткам с ней. Уж больно вызывающе ведет себя Советская Республика, растоптав все привычные понятия и представления. Вопреки здравому смыслу здесь, например, утверждают: «Хорошо то, что истинно». А на Западе поклоняются только доллару, с их точки зрения, поставить истину выше валюты может или сумасшедший, или дурак, или очень хитрый и опасный негодяй. Да, человек зависит там от денег…

И удивительно, что не чувствуют на Западе прочности своего положения даже те, кто сегодня выглядит властелином… Всех страшит ненасытное чрево биржи, способное внезапно поглотить любые капиталы. Сколько шикарных особняков пошло с молотка. А положение рабочих? Их безумные глаза, глядящие на витрины продуктовых лавок, хорошо знакомы Толстому. Он видел толпы людей, пораженных горячкой голода и отчаяния, видел пожарища, разбитые стекла великолепных зданий, дымы выстрелов, клубки трамвайных проводов, грузовики, ощетиненные штыками, видел красные знамена, видел и черные…

Да, пожалуй, черные знамена все увереннее реют над Европой. Это значит, что грядет произвол, культ силы, разгул национализма. А в России торжествует принцип: «Кто не работает, тот не ест». Честный принцип, близкий ему по духу; уж кому-кому, а ему-то известно, что такое труд, работа, работа тяжкая, изнурительная, ежедневная, порой без сна и отдыха. Ему понятно и стремление современной России к той особой справедливости, которая должна согреть пролетария и каждого человека труда и созидания. Действительно, истина — в справедливости, а справедливость в том, чтобы каждый осуществил свое право на жизнь как право на труд, делающий его жизнь светлой. Никогда еще и никакое государство в мире не брало на себя обязательств сделать эти принципы фундаментом государственности.

На Западе страшатся диктатуры пролетариата — одни дрожат над своими капиталами, прибыльными делами, другие боятся крайностей, которые были в России. При этом закрывают глаза на кровавые крайности сопротивляющегося старого мира. Иные боятся того, что идея государства, коллектива мыслится при диктатуре пролетариата выше идеи личности. Но как же иначе? Личность свободна до тех пор, пока ее воля не попирает идею укрепления коллектива, идею государственности. Казалось бы, тут кроется противоречие: русская революция ставила, мол, своей целью окончательно раскрепостить личность от государственных, экономических, социальных зависимостей, а сейчас здесь, как нигде, личность подчинена коллективу, зависит от него. Да, это так. По этому поводу многие негодуют и сердятся. Но разве во время битвы солдат ищет свободы? Он ищет победы. Россия сейчас живет стремлением к победе.

Нелегок, конечно, этот процесс. Россия-то раскинулась на полмира. Нужно время, нужны гигантские усилия, нужен небывалый взлет производительных сил, дабы солнце новой жизни осветило каждый уголок великого государства и навсегда согрело сердце каждого человека.

А на Западе? Там действительно государство меньше обращает внимания на личную жизнь человека, там личность более свободна от государства. Но зато не свободна от доллара, от биржи и курса акций. Сегодня человек наслаждается благами земными, а завтра оказывается без работы, беp денег, ест картофельную шелуху, потому что государству нет дела до его «свободной» жизни…