Альфа Большой Медведицы: Тень каравеллы (сборник)
Шрифт:
И опять стало бы все хорошо!
Я понимал, что желтая речная вода словно смыла бы с меня всю горечь неудачи, все презрение друзей.
Но какой из меня пловец! Ведь месяц назад я едва держался на воде.
Я ушел с плота. Разделся. Спрятал одежду в сухой глинистой расщелине среди бурьяна. Я еще ни капельки не верил, что всерьез поплыву через реку. Но что-то меня толкало к воде.
Я вошел по колено. И вода впервые за все лето показалась холодной.
«Стой, что ты делаешь! Не надо».
«Я только попробую».
«Не
«Ну и что? Я же не против течения. Пусть несет. Мне бы только на тот берег…»
«Не смей! Ведь рядом нет никого. Никто не поможет».
«Ну не буду, не буду… Я только попробую. Немножко проплыву – и обратно…»
Я зашел по горло. Ну вот: еще и не плыл, а метров семь уже позади. Я оттолкнулся и сделал несколько гребков.
«Ты куда? Ты же хотел только немножко!»
«Заткнись!»
Я ни разу не оглянулся. Боялся, что увижу свой берег слишком близко и узнаю, как мало проплыл. И боялся, что увижу его слишком далеко и тогда совсем испугаюсь. Помню, что поверхность воды казалась мне серебристой и выпуклой и я не видел плотов, до которых мечтал добраться.
Течение мягко несло меня. И это хорошо: ближе к мысу.
Плохо было другое: с самого начала я стал слишком рваться вперед и скоро устали руки. А еще плохо работал распухший нос. Дышать пришлось ртом. И где-то на середине реки я хлебнул воды.
Хлебнул, закашлялся, забултыхал руками, окунулся с головой, хлебнул снова.
«Вот и всё. Этого ты хотел?»
Кашель душил меня. Рывком я выскочил из воды почти по грудь, глотнул воздуха. Несколько секунд барахтался по-собачьи, стараясь держать голову повыше. И все это время отчетливо представлял, как мое тело будет колыхаться в желтой глубине. А потом его вытащат баграми, и я не буду это чувствовать…
Затем показалось, что подходит лодка. Значит, меня сейчас втащат через борт, отвезут на берег, а потом, дрожащего, мокрого, станут расспрашивать и поведут к маме. Этого еще не хватало!..
И тут я понял простую вещь: раз боюсь лодки, значит, еще не тону.
Ну глотнул воды! Ну устали руки! Что из этого? Ведь плыву.
И вообще, не может человек утонуть, пока не выпустит воздух из легких. Только не надо барахтаться от страха.
Я отдышался, набрал побольше воздуха, окунул голову и опустил одеревеневшие руки. Не тону. Река свободно несет меня.
Вперед!
Никакой лодки нет. И не надо. Вот если бы рядом была Каравелла…
Я представил, как у плеча движется обросший зеленью и ракушками борт, а сверху насмешливо смотрит Павлик.
«Ты что там плюхаешься? Устал?»
«Кто тебе сказал?»
«Сам вижу. Может, бросить кончик?»
«Привяжи этим кончиком свой язык! Ты вообще что-то стал зазнаваться. Думаешь, ты один – капитан?»
«Ладно, ладно. Ты лучше дыши как следует, а то опять хлебнешь…»
«Не хлебну… Ты думаешь, будто я все еще такой же хлюпик? Ты в каком классе был, когда уехал? Ведь в четвертом. Ну и я сейчас в четвертый перешел. И в футбол я умею играть не хуже тебя. Да! А на мечах дерусь, наверно, даже лучше. А „Спартака“ ты читал?»
«Ну, расхвастался!»
«Да я не расхвастался. Я просто…»
И тут я увидел край плота! Метрах в десяти.
Ну, еще немного! Чуть-чуть. Раз… Два…
Я вцепился в проволочный трос и целую минуту висел в воде, отдыхая. Потом выволок себя на плот, полежал на шершавых бревнах. Встал. В голове гудело, а в ушах плотными пробками сидела вода.
По бревнам я добрался до берега. Попрыгал на дрожащих ногах. Вода вышла, в ушах стало тепло, и словно включился радиоприемник: я услышал голоса, гудки на пристани, смех на том берегу.
Вечернее теплое солнце мягко светило мне в лицо и рассыпалось искрами на мокрых ресницах. Я пошел туда, где поднимался плоский бугор Желтого мыса. Солнце висело прямо над ним.
Я жмурился и поэтому не сразу увидел ребят.
Они стояли на вершине холма. Шеренгой. С длинными тонкими палками. То ли для удилищ вырезали, то ли для луков – я не разобрал. Издалека палки были похожи на копья.
Ребята махали мне руками и кричали что-то. Или радовались, что я отыскал их, или ругали за отчаянный поступок.
А может быть, и то и другое.
«Смотрите, я пришел!» – хотел крикнуть я, но побоялся, что сорвется голос. Я просто помахал им в ответ и стал подниматься по отлогому склону. По сухой глинистой тропинке, теплой от солнца. Влажный запах реки смешивался с горьким и сухим запахом полыни. Ее пыльные листья ласково щекотали мои коленки.
Ребята ждали на гребне. Они уже не кричали и не махали копьями. Только Манярка все еще не опускала вскинутую руку. Короткий рукавчик сполз к плечу, и я видел на Маняркиной руке подковку…
Такими я и запомнил их, товарищей детства. Легкая шеренга на фоне светлого неба, волосы горят и золотятся от вечерних лучей. Манярка ждет с поднятой, как для салюта, рукой. А над ними – большой туманный шар солнца.
Мой друг Форик, или Опаляющая страсть киноискусства