Альфа Большой Медведицы: Тень каравеллы (сборник)
Шрифт:
– Просто ты растяпа, – утешил я.
– А тебе правда ничего дома не будет? – опять застрадал он.
– Ничего… Нагашек только жалко. Форик зря трудился.
– Не зря, – сказал Форик. – Вот… Только поаккуратнее в другой раз. – И вынул из кармана тесной своей курточки нагашек. Тот самый, с красной резинкой!
Чижик замигал. А я обалдело спросил:
– Откуда?
– Диночка отдала. Я ее догнал и все объяснил. Мы с ней друзья…
У Чижика опять округлился рот. Учительница в друзьях у пятиклассника (пусть даже такая юная, как
Форик деловито разъяснил:
– Она меня ценит.
– За что?
– За многое. Ну, во-первых, я спас ее из «кинобудки»…
5. Драмы вокруг «кинобудки»
Говорили, что в двухэтажном здании нашей семилетки раньше помещалось начальное городское училище. Таким образом, все здесь издавна было приспособлено для учебной жизни. Кроме одного: не было в доме туалетов. То есть в давние, царские, времена они, наверно, были, но потом начальство решило, что это буржуазная роскошь. Закаленным пролетарским детям ничего не стоит, если захотелось, пробежаться через двор. (Их наставникам – тоже.) А теплые туалеты вполне сгодятся для кладовок, в которых удобно хранить швабры и транспаранты для октябрьских и первомайских демонстраций.
Бегали мы к дальнему забору, где стояло сколоченное из горбыля сооружение под односкатной крышей. На пять «посадочных мест».
Дверей у заведения не было, вход прикрывался изогнутым, как буква «Г», заборчиком.
Занозистые стены внутри были, как водится, исписаны по-всякому мелом и карандашами. Светились щели.
В эти щели всегда дуло. Дуло также через вход и снизу, в круглые отверстия. Зимой тут не засидишься.
И все же сюда стремились в любую погоду. Не только по главной причине, но и просто чтобы пообщаться вдали от педагогов. А то и покурить, если нет поблизости бдительного дяди Хвости или других мужиков.
Учителя этим заведением не пользовались. Во-первых, почти все они были «женского рода». А директор, физкультурник и дядя Хвостя порой наносили сюда инспекторские визиты, но рядом с нами не присаживались – это было бы подрывом их авторитета.
Для учителей на другом краю двора стоял крошечный дощатый домик с квадратным окошечком в двери. Отсюда и название – «кинобудка». Это строение было похоже на будки для показа фильмов на летних открытых площадках. Я уже писал, как много в нашей жизни было связано с кино…
В прошлом году «кинобудка» обветшала, и летом дядя Хвостя сколотил новую – аккуратную, из гладких досок. Он гордился этим сооружением и любил его. Перед учебным годом он покрасил будку в милый своему сердцу военно-полевой цвет – как танк или артиллерийский тягач.
Каждый вечер в семь тридцать ровно дядя Хвостя шел в это заведение, чтобы посидеть вдали от суеты, выкурить самокрутку и отдохнуть после хлопотливого школьного дня. Учителя же ходили туда по мере надобности, без расписания.
Чтобы нахальный ученический народ не совался в это уютное учреждение, на дверь с окошечком дядя Хвостя повесил замок. Ключ от замка висел на гвоздике в учительской. Тот, кому было надо, снимал ключ, шел к будке, отпирал замок и вместе с ключом брал его с собой, внутрь. Отсутствие замка на двери издалека говорило, что там занято.
Для пущей красоты, а также для подтверждения прав педагогического коллектива дядя Хвостя на двери под окошечком вывел белилами аккуратную букву «У». То есть «для учителей».
Мы все были воспитаны в краснознаменное время, на лозунгах социального равенства и борьбы за справедливость. Поэтому столь явное подчеркивание учительских привилегий вызвало в ученической массе глухое недовольство. Кончилось тем, что по сторонам от белого «У» кто-то вывел мелом еще две буквы.
Трехбуквенное слово на зеленой двери первой увидела шумная географичка Эмма Андреевна. И закатила в учительской истерику. Даже в коридоре были слышны ее вопли.
Эмму успокоили и начали следствие. Оно было кратким. Изначально ни у кого не вызывало сомнения, что автором безобразия был второгодник, двоечник и хулиган Кочнев.
И меньше всех сомневался в этом помначхоз дядя Хвостя.
– Он, паразит, попомнит у меня это слово! Я эти буквы его рожей с двери соскребу! И отвечать не буду: я инвалид!
Дядя Хвостя изловил Кочана в школьном коридоре.
– За хвост – и на помойку! – И поволок сперва по лестнице, потом через двор. Но не на помойку, а к «кинобудке».
Дядю Хвостю и Кочана сопровождала толпа.
Кочан извивался и верещал:
– Пусти, псих! Это не я! Чо всегда я да я? Докажи сперва! Куда тащишь? Не имеешь права!
У дяди Хвости, однако, о правах школьников были свои понятия. Упрощенные.
На полпути к «кинобудке» дядя Хвостя запыхался, остановился, удерживая верткого вопящего второгодника и хулигана. В этот миг Кочан ухитрился крепко вделать ему каблуком под колено.
– Ах ты гнида, в вошебойке не дожаренная! – Дядя Хвостя выкрутил Кочану руку, на гнул его и начищенным старшинским сапогом дал ему пинка. – Сейчас я тебе выпишу по всей ведомости. И отвечать не буду…
Одутловатая щека дяди Хвости сделалась лиловой, а все лицо его излучало сладость долгожданной и справедливой мести. Он медленно отвел ногу для второго пинка.
И в этот миг на помначхоза налетело что-то разноцветное, золотоволосое и растрепанное.
– Как вы смеете! Прекратите! Это советская школа, а не бурса!
Так мы впервые увидели Диночку. Юное существо с разлетевшейся прической, в цветастом, словно клумба, платьице. Лицо существа пылало, лаковая туфелька слетела и застряла в мокрой жесткой траве пастушья сумка.
Незнакомка вцепилась в рукав гимнастерки.
– Не смейте! Это ребенок!
Дядя Хвостя от неожиданности ослабил хватку. «Ребенок» вырвался и умчался к поленнице. Там он яростно завопил.