Альфа и Омега
Шрифт:
– Папа, можно нам поговорить попозже, я плохо себя чувствую.
– Попозже ты опять уколешься и станешь невменяемым. Нет, сынок. Мы должны поговорить сейчас. Как бы плохо тебе не было. Так рассказывай.
– Что рассказывать? Да, я немножко подсел на героин. Но скоро с этим покончу.
Отец вскочил с постели и заорал:
– Ты за кого меня держишь, идиот? Я жизнь прожил и все в этой жизни видел. В том числе и наркоманов. Героиновый наркоман, который каждый день колется, уже никогда не вылезет из петли, понял? Ты колешься каждый день, так ведь?
– Ну, может, не каждый день… нет, не каждый.
– Ты врешь, щенок. Я наблюдал за тобой всю неделю. Ты колешься каждый день. Тебе жить осталось до понедельника. Сдохнешь на помойке как последняя скотина! Почему ты привязался к наркотикам? Почему?
– Папа, прежде чем говорить, я должен принять дозу… мне очень плохо…
– Нет и еще раз нет. Отвечай, почему ты подсел на героин. Ведь у тебя все было хорошо.
– Папа,
– Хорошо, я разрешу тебе, если ты скажешь правду.
Ежик больше не мог терпеть. Все его тело разламывалось, но главная мука еще не пришла. Он чувствовал приближение внутренней дрожи, которая появляется перед болью, приносящей адские страдания. Еще минута, и у него начнутся конвульсии.
– Меня завербовали англичане…
– СИС?
– Да.
– Зачем ты пошел на сотрудничество с ними?
– Хотел заработать денег.
– Заработать денег, идиот, да ты знаешь, сколько у нас денег?
У старшего Ежикова чуть было не слетела с языка правда, и только по старой привычке никогда не говорить ее без надобности, он смолчал. На самом же деле денег у их семьи хранилось только в закопанном виде восемьсот семьдесят тысяч долларов. Эту сумму Виктору Ежикову честно вернули польские коммунисты, когда ПОРП была распущена. В тот драматический момент он по заданию ЦК находился в Варшаве и пытался оказать товарищам помощь на месте. Однако всякая помощь была уже бесполезна. После отстранения ПОРП от власти Ежиков был вызван на явку, и представитель бывшего ЦК Польской Объединенной Рабочей Партии передал ему то, в чем больше не было надобности. При этом поляк полагал, что представитель братской партии вернет деньги в кассу КПСС. Здесь он ошибался, так как братский представитель быстро смекнул, что неофициальная обстановка передачи предполагает и неопределенность дальнейшей судьбы зеленых бумажек. После его возвращения в Москву, кейс с долларами был упакован в целлофан и закопан в лучших традициях конспирации неподалеку от любимой хозяйской елки, в двух метрах от ствола, точно на юг. Но помимо этого запаса, у Ежикова были и счета еще в нескольких странах «третьего» мира. Счета эти образовывались при актах оказания одноразовой помощи компартиям недоразвитых стран. Одноразовая помощь оказывалась обычно чемоданами долларов, причем постоянно происходила усушка-утруска содержимого в пользу как получателя, так и давателя. В результате Ежиков мог спокойно смотреть в будущее, и само по себе падение с небес на дачу его мало беспокоило. Больше раздражало то, что все в стране шло не так, как он хотел. К дележу гигантского наследия ЦК допускались не те, кто это наследие создавал, например, такие, как он, а какие-то мистические личности, еще вчера неизвестные никому. Борис Николаевич только готовился стать Президентом всея Руси, а его люди уже захватывали фабрики и заводы партии, ее издательства, типографии и гостиницы, курорты и здравницы, открытые и закрытые банковские счета. Эта вакханалия не могла не бесить старшего Ежикова. Он вел переговоры с рядом своих соратников о том, чтобы успеть отхватить хотя бы частицу этого добра в легальное пользование. Кажется, что-то стало получаться, и тут – история с Евгением, которая просто подсекла старого партийца. Ведь все свои усилия он направлял на создание будущего для единственного сына. Для своего единственного олуха, который сам, конечно же, ничего не в состоянии достичь. Если оставить его без поддержки, то внуки будут влачить нищее существование в этой новой жизни, которая обещает быть сладкой отнюдь не для всех. Он делал все, чтобы внуки имели свой кусок хлеба с джемом. Но теперь стало ясно, что они вообще могут не появиться на свет. А если родятся от наркомана, то возникнет вопрос, стоило ли им рождаться?
Старший Ежиков всегда знал, что его сын не боец. Хотя, в целом, мальчик был вполне адекватен требованиям времени, но природная лень и отсутствие склонности работать локтями лишали его серьезных жизненных перспектив. Женю пришлось постоянно поддерживать, надо было поднимать достойного наследника, ведь каждый делает своему ребенку карьеру. Вспомнился популярный когда-то анекдот: генерал гуляет с внуком и тот его спрашивает:
– Дедушка, а я буду генералом?
– Будешь, будешь, внучек, – отвечает старик.
– А маршалом?
– Нет, маршалом ты не будешь.
– Почему?
– У маршала свои внуки имеются.
Кажется, у Ежиковых дело клонится к прерыванию наследственной линии. Как это горько! Что же надо было предпринять, чтобы Женька не влип в сети СИС? Завалить его деньгами? Но разве он в чем-то нуждался? Он имел буквально все, за исключением исполнения каких-то диких прихотей вроде двухсотсильного кабриолета. Он хотел сорить деньгами направо и налево? Но разумные люди так не живут. Есть нормы, которые психически нормальный человек, тем более, воспитанный в советском обществе, не должен переступать. В чем же дело? Это какой-то злой рок, нависший над его семьей. Может быть, за грехи отца? Но у кого их нет? Почему многие коллеги Ежикова воруют несметные богатства, а их дети являются вполне преуспевающими гражданами?
– Что же теперь делать, Женя? Мало того, что тебе надо срочно лечиться, ты еще должен в кратчайшие сроки уехать из страны. У тебя остался загранпаспорт?
– Папа, я думаю, что это дело безнадежное. Англичане сказали мне, что при малейшем подозрении чекисты поставят меня на контроль выезда и меня сцапают в Шереметьево. Или в Бресте.
– Да, ты прав, надо думать о другом варианте.
Пока отец задумчиво смотрел в окно, Юджин дотянулся до ночного столика, выдвинул ящик и достал из него коробку с уже наполненным героином одноразовым шприцем. Он привык готовиться к утренней ломке с вечера. Отец, заметив движение, обернулся и с болью наблюдал, как сын ловко накинул на руку жгут, поработал кистью, чтобы проявить вену, а затем нетерпеливым движением воткнул иглу в исколотый локтевой сгиб.
Жидкость пошла в кровь, и почти мгновенно боль начала уходить, а на ее место всплывало нежное, благодатное тепло. Юджин расслабился и улыбнулся:
– Все в порядке, отец. Мы еще повоюем.
Виктор Ежиков сел на край его постели, обнял сына, и уткнулся носом ему в плечо. Евгений почувствовал, как на плечо его стекла горячая струйка слез.
31. «Карат» о беловежских событиях
Ноябрьские холодные дожди непрерывной завесой стояли на улицах Берлина. Машины передвигались днем с включенными фарами. Проходить проверочные маршруты стало труднее, потому что в зеркало заднего обзора были видны лишь мерцающие огни идущего следом автотранспорта. Номера и особенности автомобилей проявлялись лишь при максимальном сближении. Тем не менее, Булаю надо было довольно часто выходить на встречи с «Каратом». Агент контролировал информационную линию, освещавшую маневры США и Великобритании вокруг Кремля. Добытую информацию резидентура максимально обезличивала и направляла в Центр, не надеясь, что она получит должного применения. Разведчики подозревали, что на штаб Ельцина оказывает большое влияние весь комплекс американских представительств в Москве, в том числе и резидентура ЦРУ, поэтому были весьма осторожны с получаемыми от «Карата» данными. Там, в столице, все больше и больше прибирал к рукам власть продажный чиновник, способный и за ломаный грош поделиться с кем не надо секретной информацией.
К тому же Данила заметил, что «Карат» стал напряженнее на встречах, будто какое-то предчувствие опасности поселилось в нем. Джон ничего не говорил Булаю по этому поводу, но тот воспринимал настроение агента и предполагал, что он опасается именно утечки передаваемой им информации. Однако, это было не совсем так. Рочестер пока еще бессознательно, но безошибочно стал воспринимать исходящую от своего окружения опасность. Его уже начали проверять внутри резидентуры, хотя пока не было никаких видимых признаков этой проверки. Но в пространстве существуют еще и хитросплетения тех невидимых сил, которые связывают людей и сплетаются в причудливые узлы. Стоит только одному узелку затянуться покрепче, как на другом конце нити кто-то начинает чувствовать непонятное беспокойство. «Карат» испытывал это беспокойство, но, как это бывает с сильными людьми, не поддавался панике, а старался удостовериться, не обманывается ли он, не подводят ли его нервы.
На этот раз они встретились в небольшом уютном ресторанчике в Грюнау. Данила намеренно выбирал места встреч в восточной части Берлина, потому что бригады бывшей западноберлинской наружки знали ее пока недостаточно хорошо и легче выявлялись. Ресторанчик был почти пуст, в камине потрескивал огонь, за окном стояла дождливая муть, и в этой атмосфере было приятно вести неспешную беседу. Булаю нравилось разговаривать с Рочестером. Англичанин был интересным и неординарным человеком, хотя и не без странностей. Однако Данила, имевший дело с многими земляками Джона, давно пришел к выводу, что на Альбионе ординарных людей не бывает. То ли климат там такой, то ли питание особенное, то ли к процессу зачатия активно подмешивается виски, но каждый англичанин способен выкинуть что-нибудь оригинальное. Особенно Даниле нравилась манера Джона вести разговор. Как бы наивно-галантная, она на самом деле была всегда заряжена крепкой дозой сарказма, удивительным образом не обидного для собеседника. Конечно, сама по себе манера говорить мало чего стоила бы, если бы не знания и жизненный опыт Рочестера. Он много видел, прекрасно разбирался в людях и при этом часто делал парадоксальные выводы. В этот раз он начал разговор с совершенно неожиданного вопроса:
– Ну, что, мой друг, чистим личное оружие, заряжаем воки-токи новыми батарейками, пишем обращение к нации?
– Что с Вами, Джон? Вы опять пили дешевое виски?
– Дешевое виски, мистер Булай, пьет Президент Ельцин. Подобное обстоятельство, как я догадываюсь, должно заставить наиболее ответственных офицеров вашей службы выделить ему отдельный изолятор для этого увлекательного занятия.
– Джон, если бы Вы выстрелили в меня из пистолета, я бы меньше удивился. Что Вы несете?
– Как истинный патриот Советского Союза, получающий за это чувство хотя и скромную, но осязаемую мзду, я не могу не сказать, что этого человека пора убирать с подмостков. Иначе он заиграется, и театр сгорит.