Альфа и Омега
Шрифт:
– Господин Немчик, Вы иудейского происхождения. Разве не Ваши предки боролись за социализм, который уравнял их в правах с остальными нациями? Как мне Вас понимать?
Гость слегка опешил. Такого оборота дела он никак не ожидал. Но бойкий ум его быстро нашел ответ:
– Мои предки боролись против царизма в разных партиях, не только среди большевиков. Просто так получилось, что большевики одолели буржуазное правительство. Если бы не это, мы были бы сейчас еще одной Америкой.
– Вы говорите предположениями. Это напрасная трата времени, – ответил Иван, – думаю, что Вам не просто будет разъяснить, почему же большевики победили в ту пору. Да я от Вас больше и не жду никаких разъяснений. Ваши рассуждения понятны. Вы ведь от меня какие-то мысли приехали послушать,
Немчик, уже оправившийся от нелюбезного приема, решил продолжить прежнюю линию. В настырности ему нельзя было отказать.
– Именно так, уважаемый. Вы фокусируете народные чаяния, Вы их осмысливаете. Это для нас исключительно важно, ведь мы с Борисом Николаевичем хотим построить свободное процветающее общество.
Позади него саркастически крякнул Матвей. Он сидел в сторонке и внимательно слушал разговор.
– Хорошо, я скажу Вам кое-что, – не взглянув на Матвея, произнес Звонарь. – Вы хотите услышать, что несут мне те, кто ко мне приходит. Пожалуйста, слушайте. Все они говорят одно: перестройка, которую затеяли Горбачев, а вслед за ним и Ельцин, никакого улучшения народной жизни не преследует. Она ведет к тому, что в России появятся очень бедные и очень богатые. Они уже появились, а Вы – один из тех, кто спешит стать богатым. Если Вы хотите знать, получится ли у Вас стать богатым, то можете быть спокойны, Ваше время пришло. Если Вам интересно, будет ли народ уважать Вас, Бориса Николаевича и вашу перестройку, то сообщу Вам, что не будет. Хотя, судя по всему, это не волнует ни Вас, ни Бориса Николаевича.
Немчик покраснел, ему стало жарко в дубленке, он стащил ее с себя и бросил на кровать:
– Как можно так огульно осуждать людей, которые не жалеют себя для других. Мы не только о хлебе насущном, мы и о духовности думаем. Для нас возрождение православия является важнейшей задачей…
Ивана словно обдало жаркой, подавляющей волной, которую исторгала фигура собеседника. Да, он был внутренне силен. Так сильны люди, уверенные, что неправда – единственно верный путь. Этот не имел в душе колебаний или сомнений. Сдерживая назревающий гнев, Звонарь ответил:
– Господин Немчик, мы хоть и в лесу живем, но что в стране происходит, знаем. Как Ельцин себя для людей не жалеет, мы говорить не будем. Стыдно. Как Вы лично о православии печетесь, тоже говорить не будем, потому что у Вас своя вера. И если русские люди сумеют когда-нибудь к лучшей жизни подняться, то как раз вопреки стараниям Ельцина и таких, как Вы. Но я не об этом. Я к другому хочу разговор подвести. Послушайте меня.
Если вы читали исторические книги, то, наверное, знаете, что все наши русские беды происходили от того, что власть предержащие не хотели прислушиваться к народному сердцебиению. От того и в революцию покатились, что на плач мужика по земле наплевали. Казалось бы, надо чему-то научиться, так ведь? Сколько страданий вынесли. И что же? Сегодня опять все заново повторяется. Кто из сегодняшних вождей видит боль простого человека? Кто думает, как утолить эту боль? Кто заглянул ему в душу и спросил: «Русский человек, ты хочешь поделить общественное добро? Ты хочешь, чтобы над тобой появился богатей, также, как над твоим дедом? Ты хочешь вернуться в положение рабочей скотины, бесправной и бессловесной? Веришь ли ты господину Немчику, что в этом положении тебе будет слаще, чем сейчас? Ты веришь, что тебе будет также сладко жить в нищете и грязи, как ему в роскоши?».
Вы, конечно, услышали бы ответ, о котором в полной мере догадываетесь. Поэтому Вы и не спрашиваете. Это Вам не с руки. Но этим самым Вы идете по пути тех правителей, которые толкнули мужика на сторону большевиков. А теперь снова наша страна от такой политики проваливается в темную бездну. Вы-то, господин Немчик, от этого меньше всего убытку понесете. У Вас весь мир – родина. Подхватите чемоданчик с нажитым добром и в удобный момент оставите сии палестины. Но вот что будет с теми, кто здесь останется, лучше не думать.
Немчик поднялся с табурета и встал перед Иваном, широко расставив ноги. Глаза его сверкали, голос поднялся до визгливого фальцета:
– Ну что Вы понимаете в демократии, уважаемый! Вы мыслите дремучими категориями девятнадцатого века. Сегодня современный рынок каждого обеспечивает всем необходимым, каждый находит в нем себе место. Это единственный путь к благосостоянию.
– Какое благосостояние у нас уже началось – каждому ясно, – горько ответил Иван. – А вот скажите мне, разве при социализме не было благосостояния? Что, советский народ страдал от голода, эпидемий, отсутствия жилья, необразованности и незащищенности перед внешним врагом, как он уже страдает сегодня? Не было такого, правда ведь? А что было? Была нехватка каких-то вещей, дефициты и прочее. Но совсем не смертельные дефициты. Все они потихоньку уходили. Только вот кому-то очень захотелось на этой почве недовольство разжечь. Недовольство неудовлетворенных потребностей. А потребности-то, оказывается, вещь коварная. Есть у тебя трое штанов, а тебе четвертые хочется, приобрел четвертые, ан нет, все равно нехорошо, надо бы пятые. Только не такие, как в магазине за углом, а как на картинке из немецкого журнала. Вот она, обида! У немцев есть, а у нас нет! Проклятый социализм.
– Но ведь это правда, – злорадно засмеялся Немчик, – у немцев есть, а у нас нет. И как раз благодаря социализму.
– В том-то и беда, господин Немчик, что наши правители позволили фарцовщикам овладеть народными умами. Да ведь и Вы из той же породы, чего же еще от Вас ждать.
А касательно того, что лучше – социализм или рынок, то придет время, когда бедные страны прекратят доиться в пользу богатых. Вот тут-то и у немцев многого не станет. И не надо думать, что при рынке у нас все сразу разбогатеют, господин Немчик. Хотя, что я говорю, Вы-то уж точно так не думаете. Потому что Вы, господин, совсем не о народном благе заботитесь. Народ русский Вы ни в грош не ставите. Иначе так нехорошо очередь бы не оскорбили. Вы о своем благе печетесь, это на Вас написано. И если такие, как Вы, свои порядки установят, то здесь станет очень плохо. Поэтому больше мы с Вами разговаривать не будем. Вот Вам – Бог, а вот Вам – порог.
Немчик грустно ухмыльнулся, взял в руки дубленку и направился к выходу. Открыв дверь, он повернулся и сказал:
– Я все понял. Понял, какую Россию Вы ждете. Не дождетесь.
Голос словно сам по себе вырвался из горла Ивана:
– Подождите еще секунду, господин начальник!
Тот задержался на пороге.
– Я знаю, Вы не в состоянии понять меня, но попробуйте хотя бы запомнить мои слова: эта земля никогда не примет ни Ваших устремлений, ни Ваших дел. Вы на ней – разносчик чужих болезней. И чем раньше Вы это поймете, тем лучше будет для всех. У Вас еще есть возможность не навредить тому народу, который Вас кормит.
Немчик улыбнулся в ответ, показывая в злобном оскале белые зубы. Он хотел что-то ответить, но смолчал, открыл дверь и шагнул за порог. Вслед за ним словно вынесло сквозняком невидимый, но все-таки воспринимаемый клубящийся черный дым.
28. Филофей Бричкин
Прошла пора, когда Филофей Никитич выпрашивал себе собеседников из загробного мира. Мало-помалу в музее образовалась дыра между прошлым и настоящим, из которой могло вывалиться все, что угодно. Таким манером Бричкин перезнакомился почти со всеми обитателями музея, а с некоторыми даже подружился. Любимым его собеседником стал Федор Собакин, бывший командир отряда Частей Особого Назначения, сгинувший от тифа в двадцать третьем году. Появился Собакин в музее неожиданно.
Однажды Бричкин, только что закончивший ругаться с домовым, в очередной раз запачкавшим фотографию Фани Кац какой-то дрянью, надевал в прихожей свой плащишко, чтобы отправиться домой. В комнате было темновато, но он заметил какой-то необычный отблеск. Это поблескивали пуговицы на шинели Собакина, молча стоявшего в углу комнаты. Фигура его была видна достаточно отчетливо, хотя вся меблировка прихожей через нее просвечивала.
Филофей сразу узнал красного командира и нисколько не удивился. Пришел – значит надо.