Альфа-женщина
Шрифт:
Мне с трудом удалось взять себя в руки. Я даже отвечала на его поцелуи, и только сознание того, что я собираюсь его кинуть, придавало мне силы.
Видимо, я так хорошо играла, что Саша мне поверил. И даже повеселел. С его лица, как лавина со снежного склона, сошло выражение деловой озабоченности. И тут же проглянул горный рельеф: прямой нос с легкой горбинкой, почти горизонтальная линия бровей, скошенный подбородок. Четкие безжалостные линии, опасный участок трассы, с которого так легко сорваться в пропасть. Еще немного – и я бы в нее летела.
Этим же вечером мы сделали свои звонки. Он – отчитаться о выполненном задании. Упертая
– Гера, все плохо! Если ты завтра же не вернешься в Москву, я вынужден буду объявить тебя в розыск! И ты вряд ли уже останешься на свободе! Ты и так вряд ли останешься…
– Что случилось?
– Нашлась свидетельница. На этот раз все всерьез. Я проверил. Завтра до конца рабочего дня ты должна быть у меня в кабинете на допросе. В связи с открывшимися в деле новыми обстоятельствами. Гера, ты меня слышишь?
– Да. Я буду.
– А может, тебе не возвращаться?
– Ни в коем случае!
– Но ты же понимаешь, как все серьезно!
– Да, я понимаю.
– Мы оба сядем, – с отчаянием сказал он. – Да может, это и к лучшему.
Он готов разделить мою участь! А я готова его расцеловать. Любовь есть, ее не может не быть. Есть на свете что-то хорошее, не только подлость и предательство. И я его за это отблагодарю. Я его отпущу.
Но сначала мне просто надо вернуться…
Кошечка
На следующий день я разыграла маленький спектакль. Сказала любимому, что хочу побаловать его эксклюзивными пирожными, и отправилась в кондитерскую на углу, демонстративно прихватив дамскую сумочку с кошельком, где лежала мелочь, и накинув на плечи ветровку, которую мы купили вчера вечером, пройдясь по магазинам. Вряд ли Саша знал, что стоящий в шкафу чемодан почти пуст, там лишь пара книг для тяжести да куча ненужных тряпок. И то единственное платье, в котором я была в ресторане. Но я все равно ни за что его больше не надену, лучше выброшу. Оно свою роль уже сыграло, это платье для одного лишь акта той драмы в трех отделениях, что я поставила в Барселоне. Прилет-развод-отлет. Но Саша этого не знает, хотя и был ее главным действующим лицом. И что в моей сумочке кроме кошелька все это время лежали загранпаспорт и обратный билет в Москву, он тоже не знает. Ему не пришло в голову отобрать у меня документы, он просто решил не выпускать меня из виду.
Я оставила Сашу без сожаления, и мне было наплевать, что с ним будет дальше, как сложится его карьера. Я никогда не нападаю первой, но всегда отвечаю, когда мне наносят удар. Иногда не сразу, но всегда больно.
Было раннее утро, город просыпался, но кондитерская уже открылась. И пирожные, которые туда только-только привезли, были наисвежайшими. У меня голова закружилась от запаха сдобы, а желудок заурчал, и возникло чувство, будто кто-то сжимает его когтистой лапой, а потом ненадолго отпускает, чтобы следующая атака была еще мощнее.
Я вдруг «почувствовала себя плохо». Настолько плохо, что мне пришлось вызвать «Скорую». Саша еще нежился в постели в ожидании пирожных, когда я мчалась в городскую больницу, минуя пробки. Как только я поняла, что могу проскочить поворот на аэропорт, мне сразу полегчало. Врач, слава богу, немного говорил по-английски, а я кое-как знала испанский, но главное, у меня было заготовлено заманчивое предложение на международном языке общения: конверт с деньгами в тайном отделении сумочки, о котором Саша тоже, разумеется, не знал. Предложенная мною сумма была настолько внушительной, что водитель «Скорой» сам поймал мне такси и заботливо усадил в машину. Они даже не спросили, зачем мне это надо. Кризис сделал людей сговорчивыми. Настолько сговорчивыми, что они готовы ради денег нарушать должностные инструкции, тем более я иностранка. Да еще русская, а о них все так и говорят: безбашенные. Мчась в такси по направлению к аэровокзалу, я с удовольствием представляла, как Саша мечется по городу, тщетно пытаясь разыскать меня на больничной койке, а потом в морге. Это займет у него много времени. Гораздо больше, чем мне понадобится, чтобы пройти необходимые формальности на границе. Я представляла Сашино лицо, застывшее на нем выражение отчаяния, когда мой милый несолоно хлебавши будет уходить из очередного медучреждения, и ликовала. Что, щенок, получил?
Для него окажется неприятным сюрпризом, что я не умерла. Он еще какое-то время будет надеяться на благополучный исход своей миссии, особенно после того, как поговорит с хозяйкой кондитерской, очаровательной дамой средних лет, вызвавшей для меня «Скорую помощь». Я лепетала, что я одинокая состоятельная иностранка, готовая оплатить лечение в частной клинике, лишь бы мне помогли. И что мне очень и очень плохо. И показывала на сердце, а заодно на желудок и печень. Сердобольная дама, наверное, подумала, что я вчера перепила. С нами, русскими, это случается и никого не удивляет.
Регистрация уже заканчивалась, когда я влетела в здание аэровокзала. Я еще раз порадовалась, что загодя купила билет. Меня беспрепятственно пропустили через границу, самолет тоже не задержали, погода была чудесная, а рейс регулярный. Телефон я опять отключила. Мне больше не хотелось слышать Сашин голос. А потом это и вовсе потеряло смысл: самолет поднялся в воздух. Через четыре часа мы заходили на посадку, в Москве в отличие от Барселоны накрапывал дождь, но настроение у меня все равно было прекрасное. Хотя я едва успела.
Я влетела в кабинет львенка, когда рабочий день почти закончился, и сразу принялась извиняться. Он не отвечал, просто на меня смотрел. Он смотрел на меня так, что я простила миру всю его жестокость, львенок вымолил прощение за всех предателей и подлецов одним только взглядом, хотя он был очень и очень долгим. Я даже потеряла счет времени. Он смотрел на меня и молчал, и я видела, как он на глазах взрослеет. Передо мной сидел Ярослав Борисович Глебов, следователь отдела по расследованию особо важных дел СУ СК РФ по Московской области, ни больше ни меньше. Уф-ф, сколько заглавных букв! И Глебов мой сидит, весь такой важный, главный. Ему предстоит допросить подозреваемую в тяжком преступлении и взять ее под стражу, если нынче же все подтвердится.
– Присаживайтесь, Георгина Георгиевна, – сказал он наконец и заботливо отодвинул для меня стул. – Я рад, что вы нашли время, чтобы сюда прийти. Иначе завтра мне пришлось бы объявить вас в розыск.
Он говорил настолько серьезно, что ноги у меня подогнулись и я рухнула на стул. Меня должны были задержать по подозрению в убийстве еще два месяца назад, когда выяснили, кому принадлежит пистолет, из которого застрелили Курбатова. Я приложила максимум усилий, чтобы этого не случилось, и вот время пришло. Потому что как только он начал говорить, я поняла: мне конец.