Алгебраист

Бэнкс Иэн М.

— Угу, — вот все, что мог выдавить из себя Фассин.

— Значит, существует тайная сеть древних насельнических червоточин, соединяющая — что? — все их газовые гиганты?

Фассин набрал в грудь столько воздуха, сколько мог, и произнес:

— Именно так. — Еще один вдох. — Вы отправили… все то, что мы получили с газолета… вашему высшему командованию?

Капитану удалось рассмеяться.

— Такому, какое у нас есть, — да.

— Черт! — срывающимся голосом сказал офицер защитного комплекса. — Автоматическая наводка. — Они услышали его тяжелое дыхание. — Высокоскоростная,

зараза. Нам от нее не уйти. Осталось четырнадцать секунд!

— Взрываем все, — решительно сказала капитан. — Команда на отделение. Рискнем — поболтаемся в космосе. Надеюсь, «Импавид» рядом.

— Перед отделением надо изменить курс, или нас посечет осколками, — сказал офицер-тактик.

— Принято, — сказала капитан. — Жаль. Всегда любила этот корабль.

«Экофобиан» заложил крутой вираж, и Фассин вырубился, так и не почувствовав взрыва расстыковки.

Каботажник «Импавид» подобрал сферу командного отсека три дня спустя.

— Тайнс, — сказал Салуус Кегар и улыбнулся. — Привет. Так приятно снова тебя видеть. — Он подошел и обнял ее.

Тайнс Йарабокин удалось выдавить из себя улыбку. Она прибавила к своей форме старомодную официальную фуражку и теперь использовала ее как предлог, чтобы не отвечать на его объятия с таким же воодушевлением — да и как это сделаешь, прижимая фуражку локтем к боку? Но Сал, казалось, все равно ничего не заметил. Он отодвинулся, посмотрел на нее:

— Да, много воды утекло. Рад, что ты вернулась.

— Так здорово возвращаться домой.

Они находились в ангаре принадлежащего гвардии комплекса временного заключения «Ось-7» на трехколесном орбиталище вблизи Глантина. Салууса держали здесь последние несколько месяцев, пока власти не решат, поверить в историю о его похищении или считать это бегством, может, даже предательством.

Он согласился на все и десяток раз подвергался сканированию мозга — более чем достаточно, чтобы рассеять все сомнения, будь ситуация рядовой; и конечно же, у него были связи и друзья в высоких сферах, которые при обычных обстоятельствах были бы только рады осторожно шепнуть словечко в благорасположенные уши. Но возобладало ощущение, что обстоятельства чрезвычайные, что Сал достаточно богат и в состоянии себе позволить технологии и методики, которые могут обдурить мозговые сканеры, что и сами заморыши могли имплантировать ему в мозги вполне убедительные ложные воспоминания, и в любом случае, когда Салуус, казалось, переметнулся к агрессору, поднялся большой шум. Так что выпустить его теперь тихо-мирно, только потому, что его вроде бы не в чем упрекнуть, сочли неправильным.

Когда Салуус исчез, судя по всему сбежав к неприятелю, его семье и собственности не поздоровилось: все структуры Юлюбисской Меркатории обрушились на него с обвинениями, тяжесть которых определялась не только тем, что наконец появился кто-то, на ком можно отыграться, но и нравственным негодованием. Те, кто прежде числил Сала среди друзей и был завсегдатаем многих его семейных домов, вдруг решили, что обязаны считаться с общественным

мнением и собственным категорическим неприятием предательства (не говоря уже о необходимости заботиться о своем будущем социальном положении и карьере), а потому соревновались в том, кто выльет больше грязи на негодяя-изменника. На голову Сала в его отсутствие сыпался натуральный дождь желчной клеветы. В конечном счете его заключили под стражу не столько за преступления, сколько ради его же безопасности.

Когда силы заморышей бежали и прибыл Объединенный флот, благодаря общей атмосфере облегчения и эйфории, воцарившейся в системе Юлюбиса, известие о поразительной невиновности Сала стало восприниматься публикой лучше, и теперь уже можно было объявить, что его после соблюдения соответствующих формальностей освободят. И хотя большинство предпочитали отречься от своих прежних обвинений и изъявлений ненависти, преобладало чувство, что все выиграют, если возвращение Сала к общественной жизни и его реабилитация будут постепенными, а не резкими.

Тайнс добровольно взялась (на самом деле воспользовавшись для этого своим высоким положением) доставить Сала из комплекса временного заключения в семейный дом Кегаров на Глантине.

Майор стражи выдал ей Сала под расписку.

Сал смотрел, как Тайнс расписывается в книге.

— Твоя подпись — знак моей свободы, вице-адмирал, — сказал он ей.

На нем была его собственная одежда, и выглядел он подтянутым, непринужденным и веселым.

— Рада тебе услужить, — сказала она ему, потом посмотрела на офицера стражи. — Это все, майор?

— Да, мадам. — Он повернулся к Салуусу. — Вы свободны, мистер Кегар.

Салуус пожал руку майору:

— Спасибо за все, Мед.

— Не за что, сэр.

— Никакой одежды, ничего? — спросила Тайнс, глядя на его пустые руки.

Сал покачал головой.

— Голыми приходим, голыми и уходим. Никакого багажа. — Он улыбнулся.

Она наклонила голову:

— Это для наших лет самое то.

Они направились к небольшому катеру, припаркованному на чуть вогнутом полу ангара.

— Я тебе благодарен, Тайнс, — сказал он. — Нет, серьезно. Ведь ты бы могла и не делать этого. — Она улыбнулась; он скользнул взглядом по ее знакам различия. — Это ничего, что я тебя называю Тайнс, а? Может, лучше «вице-адмирал»?..

— Тайнс сойдет, Сал. После тебя.

Она пропустила его в двухместную кабинку катера, показала на сиденье впереди и чуть ниже того, в котором расположилась сама, потом застегнула на себе легкий летный воротник и привела в действие системы аппарата. Диспетчерская дала им разрешение на взлет.

— Так ты, значит, кто? Возглавляешь в системе службу связи? — спросил Сал через плечо, когда они выехали через дверь ангара в довольно большой воздушный шлюз.

— Да, но это так, одно название, должность декоративная, — сказала она; дверь за ними закрылась, свет в шлюзе потускнел. — Приемы, обеды, экскурсии, поздравления — всякая такая ерунда.

— Похоже, ты на своей должности наслаждаешься каждой минутой.

— Ну, кто-то же должен этим заниматься. Я ведь местная — кого еще было назначить, как не меня?