Алхимик
Шрифт:
Я не хочу описывать свои искания. Это долгая история. Скажу только, что мне очень помогла встреча с русским ученым Борисовым. Мы познакомились на съезде физиков-атомщиков и долго беседовали. Спор носил чисто теоретический характер, я ни словом не обмолвился о своих замыслах, но после этого разговора у меня возник ряд новых идей. И я немедленно взялся за их осуществление.
Официально считалось, что я работал над проблемой получения стабильных мезоатомов. Это очень интересный вопрос, и, надо сказать, он близко соприкасался с моими планами. Опыты, которые производились нашими сотрудниками, давали в мои руки ценный материал, а потом я мог использовать результаты для своих тайных целей.
Работать приходилось вечерами, часто в одиночку. Руководители лаборатории поощряли мое "служебное рвение", и никто не мешал мне часами сидеть над опытами. Подобно настоящим алхимикам я долго искал вслепую, пока, наконец, не пришел к первым практическим результатам.
Главной моей задачей было заставить прореагировать все без исключения ядра атомов, причем каждое должно было приобретать или терять определенное число частиц. Осуществить такую цепную реакцию было крайне трудно. Но я обнаружил любопытное явление... (Далее в рукописи тщательно зачеркнуто несколько строк).
Нет, я даже обмолвиться не хочу о своем открытии. Подобно заколдованному кладу, оно способно причинять лишь несчастья. Пусть лучше секрет умрет вместе со мною - да будет он проклят!
Впрочем я не уверен, что моя тайна останется неизвестной для других. Быть может, тот же Борисов, ученый из далекой и непонятной страны, уже держит в своих руках ключи от такого же открытия. А может быть, он даже опередил меня - кто знает!
Как я завидую этому человеку! Если он тоже сумел получить золото из ртути, ему не придется испытать тогОу что выпало на мою долю. У них все просто. А здесь глупец и идеалист, подобный мне, легко может запутаться в джунглях законов наживы и личных интересов, перейти кому-то дорогу, и тогда его безжалостно сомнут. Берегись, неопытный человек!
С горькой улыбкой вспоминаю я тот проклятый день, когда я сумел на своей маленькой лабораторной установке получить первое золото. Килограмм ртути, помещенный в магнитную ловушку реактора, прореагировал полностью. А когда я смог, наконец, перенести манипулятором в "горячую" камеру еще радиоактивный слиток драгоценного металла и химический анализ подтвердил все предположения, мне хотелось петь, кричать и прыгать, как школьнику. Казалось, что вокруг собрались тени? безвестных алхимиков. Я ясно видел, как они протягивали дрожащие руки, изъеденные кислотами, как в их красных воспаленных глазах горели отблески полученного мною золота. Как я гордился! Вот она, мечта, пойманная за призрачные крылья! Чудесная музыка победы гремела в моих ушах. Я не мог оторвать взгляда от слитка, словно меня вдруг охватила "золотая лихорадка". Вспоминались сумасшедшие дни Клондайка и Калифорнии, перед глазами мелькали свирепые бородатые старатели, покинувшие страницы Лондона и Брет Гарта, я себя я видел могучим богом, повелителем желтого металла. И был я тогда глупейшим человеком в мире...
Из осторожности я сразу же частично демонтировал установку - с таким расчетом, чтобы никто посторонний не понял принцип ее работы. Но все во мне пело и ликовало, и трудно было сдержать радость. Ночью я рассказал обо всем Дженни.
Сейчас я понимаю, что не имел права посвящать в свою тайну даже жену. Накануне моего ареста Дженни призналась: она шепнула подруге о том, что я научился делать сколько угодно золота. Подруга была дочерью Фелтона - одного из самых богатых людей в нашей стране. Я не сомневаюсь, что именно его люди установили в отцовской машине магнитофон, который и записал тот роковой разговор... Но об этом после.
Поглощенный мыслями о самом факте открытия, как-то не задумывался над простым и естественным вопросом: а как же можно будет использовать его результаты. Мне грезились фантастические золотые дворцы и гигантская скульптура, символ Справедливости, отлитая из драгоценного металла, всеобщее благоденствие. Но все это было подернуто розовой дымкой неопределенности. В чисто практических делах я был весьма слаб.
Вполне понятно, что пришлось обратиться за деловым советом к отцу. Наши отношения не были очень теплыми: это началось еще со времени моей женитьбы, когда своим выбором я нарушил какую-то далеко идущую его комбинацию. А после недавней крупной ссоры я совсем перестал бывать в отцовском доме. Но теперь мне необходимо было получить помощь. Я не хотел открываться хозяевам концерна, чтобы не потерять монополии на свое открытие, и не решался обращаться в бюро патентов. А такой опытный бизнесмен, как отец, закаленный в биржевых битвах, мог подать мне мысль.
Отец садился в машину, когда я подъехал к его дому. С первого взгляда он понял, что меня привело к нему какое-то важное событие, и молча кивнул на место рядом с собой.
Коротко, не вдаваясь в технические подробности, я рассказал о своем открытии. Отец поверил безоговорочно - он хорошо знал меня. Мало сказать, что мое сообщение поразило его. Нет, он был оглушен, потрясен, вывернут наизнанку. Сухой и практичный делец, способный, подобно герою О'Генри, забыть о дне собственной свадьбы, тогда он походил на человека, впервые в жизни попавшего на кэтч.
– Мой мальчик!
– прохрипел он наконец.
– Ты сам не понимаешь, что сделал! Мы же схватим за глотку весь мир!
И он тут же развил передо мной дерзкий план, мгновенно родившийся в его воспаленном воображении. Я должен немедленно бросить лабораторию, затем мы построим свою установку по выработке золота. Работы будут проходить в полной тайне. Когда удастся наладить производство, он начинает крупную биржевую игру. Я не понял подробностей его плана - тонкости финансовых операций не для меня, - но дело сводилось к тому, что должна начаться колоссальная паника, и мы зарабатываем на ней столько, что сможем подчинить себе крупнейшие монополии. В этой игре ставкой будут миллиарды, а проигрыш для нас невозможен.
Не знаю, насколько реальными были замыслы отца. Но мне они не очень понравились. Биржевая паника - это неизбежное разорение тысяч мелких держателей акций, волна самоубийств, массовое безумие. Я вовсе не собирался выпускать духа из бутылки. Я мечтал о славе и всеобщей благодарности, а мне предлагалось стать соучастником преступления.
Мы крупно поспорили в тот раз. Я наговорил отцу немало дерзостей, он отвечал мне тем же. Но в конце концов он почти убедил меня...
А дальше события развернулись с кинематографической быстротой. До сих пор я не могу отделаться от нелепой мысли, что явлюсь зрителем бездарного детективного фильма, одного из тех, что давно набили оскомину. Но тем-то и страшна наша действительность, что за внешними приемами голливудского боевика скрыты тайные пружины, на которые нажимает рука Его Величества Капитала...
Мрачному фарсу, героем которого я сделался, предшествовал пролог. Гете начинает своего бессмертного "Фауста" прологом на небесах, в котором высшие силы заранее расписывают будущие события. Такой же совета несомненно, происходил и на нашем деловом Олимпе. По понятным причинам мне приходится лишь догадываться о содержании сверхсекретного разговора, но я представляю малейшие его детали настолько ярко, словно сам был непосредственным участником этого совещания...
...Небольшой уютный кабинет. Деловая обстановка. Окна скрыты тяжелыми портьерами. В глубоких креслам полулежат безукоризненно одетые люди. Их человек пять-шесть, но любой из них стоит больше, чем несколько миллионов средних граждан, вместе взятых. На столе - магнитофон, вращаются его катушки. Приглушенно, но четко звучат голоса - мой и отцовский.