Алхимик
Шрифт:
— А вы и не должны были знать. — Когда кофейник закипел, Роули свинтил крышечку с банки «Нескафе». — Вы также не должны были знать, что они финансируют Ассоциацию исследования герпеса в Соединенных Штатах, Всемирное общество по изучению псориаза и Международную ассоциацию исследования артрита — среди прочих ведущих благотворителей.
— Но конечно же многие фармацевтические компании делают благотворительные взносы, не так ли?
— Конечно — именно взносы.А для «БШ» это не просто взносы. Они в полном смысле слова финансируют их. Именно ониконтролируют
— То есть эти благотворители в своих информационных бюллетенях рекомендуют приобретать лекарства «Бендикс Шер»?
— Исключительно. И объявляют продукцию конкурентов сущим дерьмом.
— Даже если она лучше?
— Тем более если она лучше.
Коннору осталось только удивляться, что еще он упустил в своем изучении деятельности компании.
Роули вскинул брови и, как бы полный легкого желания защитить компанию, сказал:
— Они не делают ничего такого, что не делали бы их конкуренты, — разве что это у них получается куда лучше. — Он взял банку с кофе. — Одну ложку или две?
— Спасибо, две. — Продолжая напряженно размышлять, Коннор стряхнул пепел с сигареты. Кофейник закипел, исходя паром, и отключился.
— Лучшее, что вы можете сделать, Коннор, — это не напрягаться и не принимать все близко к сердцу. Они хорошо платят, и среди этой швали есть несколько вполне приятных людей. Не задирайте голову, принимайте все как есть, и прежде, чем вы все поймете, вам стукнет шестьдесят пять и у вас будет приличная пенсия!
Коннор медленно опустил веки. «У тебя, может, и будет, — подумал он. — Но не у меня, беби».
Чарли Роули растер в пепельнице сигарету, сделал два глотка кофе, взял свой потертый портфель и пожал Коннору руку. Пожелав ему удачи, он простился до понедельника.
— Да, кстати… Когда мы встретимся в офисе, я буду мистерРоули, а вы — мистерМоллой. О'кей?
— Конечно, — слегка удивился Коннор.
— Еще одно правило, — усмехнулся гость. — Никогда не называйте никого из сотрудников по имени. По условиям наших контрактов я могу быть уволен, если на работе назову вас Коннором.
— Повезло, что нас никто не слышит, — отозвался Коннор.
Роули ответил какой-то странной улыбкой:
— Не слишком полагайтесь на это.
— Вы имеете в виду…
Он покачал головой:
— Здесь еще не так… а вот в офисе будьте очень осторожны. Вы не сможете узнать, когда полиция мысли решит вас подслушивать.
— Потрясающе!
— Привыкнете. Мы ведь научились выживать! — И Роули пошел по коридору к лифту.
Коннор прикрыл за ним двери. Он чувствовал пустоту в душе, которую оставил после себя Роули. Теперь он остался один, в полном смысле слова один, в чужой стране, и объем стоящей перед ним задачи, казалось, заметно вырос. Он осмотрел квартиру, переходя из комнаты в комнату и проверяя их. Неужели тут в самом деле могут быть «клопы»? Но нигде не было ничего, что могло бы навести его на мысль о микрофоне.
Три спальни. Одна просто роскошная. При каждой есть ванна. Впечатляющий дизайн кухни,
Он налил себе еще одну чашку кофе, после чего распаковал свой портативный «макинтош», откинул крышку и включил его. Пока шла загрузка, он размотал подключение модема, вставил штекер в тыльную часть компьютера, выдернул из телефонной розетки провод телефона и на его место подключил модем.
После долгих тридцати секунд компьютер был готов к работе. Он открыл программу имейл и проверил, нет ли посланий. Пришли два письма. Первое было от давнего приятеля и коллеги Дейва Шваба, который теперь работал в Патентном управлении США. Он пожелал ему удачи на новой работе. Второе не несло никаких опознавательных примет отправителя и, полностью зашифрованное, представляло собой бессмысленный набор букв и цифр.
Коннор открыл программу дешифровки, подвел курсор к иконке «Декодирование» и щелкнул мышкой.
9
Понедельник, 5 сентября 1994 года
Алан Джонсон проснулся как от толчка. Звук бьющегося стекла. У него перехватило дыхание и сдавило грудь. Сара… она мечется рядом с ним. И стонет.
— Сделай что-нибудь! Ради бога, Алан, сделайчто-нибудь!
Ее колотило, она содрогалась в конвульсиях, и тело ее кидало из стороны в сторону. Правой рукой он смахнул на пол все содержимое ночного столика, в том числе и свои очки; наконец нашел выключатель, нажал его и повернулся взглянуть на нее.
О Господи!
Лицо Сары распухло с одной стороны; оно было жутко искажено и перекошено, как резиновая маска; глаза ее в черных кругах вылезли из орбит, и в них было выражение дикого ужаса. Кожа у нее была влажная и липкая, мертвенного цвета, кроме красных пятен и темных струпьев в тех местах, где ее яростно терзала жгучая сыпь.
Она с воплями металась из стороны в сторону, словно какая-то сила бросала ее. Живот вздымался под простыней; Сару снова бросило и перевернуло так, что она упала на вздутый живот, приподнялась, снова упала и, корчась в агонии, закусила угол подушки; ее сотрясали конвульсии, из глубины ее существа вырывались стоны.
— Дорогая, — сдавленным от потрясения голосом сказал он. — Дорогая, что происходит… это начало? Ребенок? Я вызову врача.
Она перевернулась на спину. Он стянул простыню и уставился на нее вытаращенными глазами; казалось, что ребенок, которого она носила, превратился в яростного берсерка — он пытался вырваться наружу прямо из живота. Он лягался и колотился в ней. Он видел, как кожа на животе то натягивалась, то опадала; живот ее так вздулся, что в какой-то жуткий момент ему показалось, будто кожа с треском разорвется и в разрыве покажется ножка или ручка.