Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
Центр – агенту 007/54П, кодовое имя Дабир
Открылась вакансия. Вы зарегистриваны кандидатом. Действуйте.
Дабир – Центру
Информация о соперниках?
Центр – Дабиру
Они вам не соперники. Слизняки.
Глава 3, в которой описано, как Бабаева избрали депутатом по Талды-кейнарскому округу
Выбирайте шерифом того, кто лучше стреляет.
Пегасов с Берендейским в самом деле походили на слизняков оба гладкие, упитанные, лоснящиеся. Пегасова выставили нацлибералы, но он являлся кандидатом-фикцией, ибо депутатское кресло от талды-кейнаров предназначалось Берендейскому, верному сыну РПКЛ, то есть Российской партии коммунистов-ленинцев. Так уж повелось, что от всех дальних и темных уголков России, от всех ее малых, почти исчезнувших народов, в Думу или в иные руководящие органы избирались коммунисты. Эта традиция шла с советских времен, с той эпохи, которая не баловала граждан разнообразием мнений и политических платформ. Партия была одна, и малые народы тундры и тайги доверили ей представительство своих национальных интересов. Главный из них заключался в том, чтобы спирт поступал бесперебойно, а к нему прилагались сахар, мука и патроны.
Новые крупные партии, пропрезидентская «Солидарность», ППП и аграрии, на Крайний Север без нужды не лезли, считая эти дальние края коммунистической вотчиной. У демократов, как «левых», так и «правых», не было денег, чтобы туда долететь, развернуть пиар-компанию и поучаствовать в выборах. У «Персика» деньги водились, но не было резона тратить их на малочисленный и столь дремучий электорат, что о персиках в тех палестинах никто слыхом не слыхал и видом не видывал. И потому конкуренцию РПКЛ составляли одни нацлибералы, и то лишь по причине наглой всеядности. Впрочем, эта тактика имела смысл: хоть Папа Жо был на ножах с коммуняками и неприязнь свою демонстрировал часто и пылко, от выгодных альянсов он все-таки не отказывался. Так что схватки национал-либералов с РПКЛ походили на борьбу нанайских мальчиков: где-то Папа Жо трубил отбой, пропуская ленинцев вперед, а где-то ленинцы включали конкурентам зеленую лампу Ильича. Случалось это в глухих углах, куда эмиссарам Центризберкома не добраться, а уж глуше Талды-Кейнарска во всей России места не было.
Путь туда оказался нелегким: три кандидата-соперника летели из Москвы до Якутска, от Якутска до городка Казачье, что в устье Яны, а дальше, как предполагалось, их повезут на местном транспорте. Возможно, на снегоходах, вертолетах, оленьих упряжках или чем-то более экзотическом. В Казачий летели на стареньком «Яке», и в салон, рассчитанный на полтора десятка пассажиров, еле влезла свита Берендейского – менеджеры, пиарщики, журналисты и охрана. Пегасов был скромнее и ограничился двумя помощниками, тогда как Али Саргонович, считавшийся независимым кандидатом, обреченным на проигрыш, летел в одиночестве. Перегруженный «Як» еле оторвался от взлетного поля, поскольку кроме пассажиров был набит пачками агиток Берендейского и его же дарами избирателям. Главным из них были тридцать ящиков водки и закуска – бычки в томате и завтрак туриста.
В дороге Пегасов с Берендейским мирно беседовали, невзирая на разницу в политических взглядах, а на Бабаева посматривали с пренебрежением и в разговор с ним не вступали. Бабаев был для них темной лошадкой, причем не слишком сытой: то, что он отправился в Талды-Кейнарск один, без помощников и подарков, говорило о скудости средств, ассигнованных на избирательную кампанию. Оба соперника полагали, что Али Саргонович – чеченский авторитет, возмечтавший, по тем или иным причинам, о депутатской неприкосновенности. Но, вероятно, он был не очень состоятельным авторитетом или же не понимал цены вопроса. Неприкосновенность нынче стоила дорого.
Бабаев однако не печалился и не выказывал свой гордый нрав. В дороге было у него занятие – он приобрел в Москве две книги Шарлотты Бронтеевой и читал их с большим удивлением и, можно сказать, даже с интересом. Книги были полезны во всех отношениях: он вспоминал русский язык в его современной версии, знакомился с образчиком физиологической прозы и вникал в личную жизнь новой своей приятельницы – возможно, небесполезного информатора. Первая книга называлась «С кем я спала», вторая – «С кем я сплю сейчас», и в предисловии к ней сообщалось, что авторесса собирает материал для третьего тома – под заглавием «Я сплю с кем попало». Образ Шарлотты, встававший с книжных страниц, был для Бабаева неожиданным: не просто гулящая девка, плевок верблюда, а истинный коллекционер. Коллекции бывают разные, думал Али Саргонович; одни собирают картины, другие – роскошные яхты, третьи, как покойный Хуссейн, головы врагов, а эта бикеч – знаменитых мужчин. Ну и Аллах с нею! Главное, не попасть в ее коллекцию…
«Як», пробив облака, пошел на посадку. За иллюминатором мелькнул засыпанный снегом городок, трубы, коптившие небо сизыми дымами, река, еще скованная у берегов тонким льдом. Под колесами расстелилось белое поле, последовал сильный толчок, взревели и смолкли двигатели. Машина замерла. Из кабины появился второй пилот, откинул дверцу люка, выдвинул трап и молвил:
– Прибыли, господа!
– За дело, раз прибыли, – сказал Берендейский, набросил на плечи бобровую шубу и полез к выходу. За партийным лидером потянулась его свита и Пегасов с помощниками. Али Саргонович, в теплой куртке и с рюкзаком за плечами, вышел одним из последних.
Встречали их с северным гостеприимством: развевались на холодном ветру триколоры, оркестр играл российский гимн, симпатичная девушка с раскосыми глазками поднесла каравай хлеба с водруженной на нем солонкой. Были еще какие-то молодцы в кухлянках – одни обменивались с прибывшими рукопожатиями, другие бросились к самолету, потащили из грузового отсека плакаты Берендейского, консервы и ящики с водкой. На краю аэродрома виднелась еще одна толпа, не меньше сотни человек; там приветственно махали руками и длинными шестами, и оттуда доносился протяжный вой собак.
К Бабаеву подошел полный человек в летах с двумя спутниками помоложе, протянул руку и представился:
– Яков Абрамыч Гыргольтагин, гунбернантор. Ты Бабай? – Али Саргонович кивнул. – Холосо! Тогда будь знаком: Кукун Кац и Шлема Омрын. Они помогать тебе на выболах.
Губернатор округа, понял Бабаев, пожал Гыргольтагину руку, поздоровался с Кацем и Омрыном и спросил:
– Едем?
– Сколо-сколо. Пока ешь по обычай. Ривка поднесет.
Губернатор направился к ящикам, которые выгружали из самолета, а к Али Саргоновичу подскочила девушка Ривка с караваем и солонкой. Каравай был слегка обглодан – видно, Пегасов с Берендейским к нему уже приложились.
– Ешь, Бабай, – сказал Кукун Кац.
– Ешь, Бабай, – повторил Шлема Омрын.
Ветер посвистывал, вздымал ледяную поземку и холодил лицо. На четыре стороны света тянулись снежные поля, такие же бескрайние, как пустыни юга. Полуденное солнце стояло в зените, светило, но не грело: весна в этих краях еще не началась. Дыхание расплывалось в морозном воздухе серебристым облачком. Оркестр – три трубы и барабан – закончил с гимном и принялся наяривать «Увезу тебя я в тундру».
Бабаев отломил кусочек хлеба, обмакнул в солонку, пожевал. Девушка Ривка, Шлема и Кукун глядели на него с приятными улыбками. Круглые простодушные лица, темные волосы, полные губы, высокие скулы… Глаза, однако, светились затаенной хитрецой, волосы слегка вились, и в чертах проглядывало нечто южное, столь же не свойственное самоедскому племени, как имя Шлема или фамилия Кац. Может быть, кого-то это удивило бы, но только не Бабаева – генеалогию талды-кейнаров он изучил от альфы до омеги.