Али-паша
Шрифт:
Силы Али, казалось, с возрастом лишь прибывали: он самолично следил за всеми работами, повсюду поспевал, появляясь среди рабочих то в носилках, которые таскали слуги-албанцы, то в высокой коляске, напоминавшей трибуну или постамент, но чаще всего верхом. Запросто усаживаясь на бастионе среди пушек, он беседовал с солдатами и строителями. Рассказывал им, как громил в старину султанские войска шкодерский визирь Кара-Базакли, когда, подобно Али, попал под действие султанского фирмана: запершись в крепости с несколькими дюжинами храбрецов, мятежный паша любовался, как разбиваются у его ног объединенные силы пятнадцати пашалыков, уничтоженные затем за один день, невзирая на то, что в султанской армии одних только пашей было более двадцати. Напоминал о молниеносной победе видинского паши Пазван-оглу, память о котором еще жила в народе, а имя и подвиги воспевались в песнях румелийских клефтов.
Тем временем в Янину один за другим прибыли оба сына Али - Мухтар и Вели. Последний был вынужден или счел себя вынужденным оставить Лепант ввиду превосходства противника, и сведения, которые он сообщил отцу, были малоутешительны: турки, а это главное, все более склонялись к измене делу Али-паши. В то же время Мухтар, совершивший инспекционную поездку по Мусаке, только и говорил, что о доброжелательном настроении жителей, воображая, будто они взялись за оружие исключительно ради его отца. Он странным образом ошибался. Эти племена питали к Али ненависть тем более глубокую, чем тщательнее приходилось ее скрывать, и на самом деле готовились отразить любое нападение, от кого бы оно ни исходило.
Сыновья буквально засыпали отца советами, как вести себя по отношению к мусульманам, и в этих советах отразились их разногласия. Они даже поссорились: поводом послужил спор о том, какую политику избрать, но истинной причиной были притязания обоих братьев на отцовское наследство. Стоило Али переправить свои сокровища в Янину, как с этой минуты сыновья и думать не желали об отъезде - разве можно покинуть такого замечательного отца! Оба не скупились на самые трогательные проявления нежности и, бросив собственные владения: один - Лепант, другой - Берат, решили остаться с отцом, дабы разделить все грозящие ему опасности. Но Али прекрасно знал цену этим уверениям, видел истинные побуждения сыновей и, хотя сам никогда не питал любви к ним, жестоко страдал, видя, что и они к нему безразличны.
Однако вскоре ему пришлось пережить новые огорчения. Один из его канониров убил слугу Вели, и Али-паша хотел было примерно покарать убийцу, но перед самой казнью взбунтовался целый взвод артиллеристов, и ради приличия Али пришлось притвориться, что он милует того, кого на самом деле уже не мог покарать. Это происшествие ясно показало, что власть ускользает из его рук, и заставило усомниться в верности солдат. Когда же прибыла османская эскадра, паша увидел своих людей в истинном свете. Что мусульмане, что христиане - все жители Северной Албании, искусно прикрывавшие вражду преувеличенными изъявлениями преданности, поспешили изъявить покорность султану. Воспользовавшись этим успехом, османы явились под стены Парги и осадили город, где заперся старший сын Вели-паши Мехмет. Он готовился к долгой осаде, но гарнизон изменил ему и сдал город; Мехмету пришлось сдаться на милость победителя. Командующий флотом, к которому его препроводили, прекрасно с ним обошелся. Ему отвели лучшую каюту на адмиральском корабле, окружили блестящей свитой и убедили, что султан готов осыпать его благодеяниями: ведь гневается он лишь на его деда, да и то собирается явить монаршую милость, ограничившись переводом мятежного паши со всеми его сокровищами в одну из главных малоазиатских сатрапий. Его убедили сообщить об этом родственникам и сторонникам Али-паши и предложить им сдать оружие.
Захват Парги произвел глубочайшее впечатление на жителей Эпира, придававших чрезмерное значение этой крепости. Али разорвал на себе одежды, проклиная дни своего преступного везения, когда он не сумел ни умерить свое злопамятство и мстительность, ни предположить, что Фортуна может перемениться.
Вслед за Паргой османы овладели Артой, Муглианой, где находилось загородное имение паши, и заставой Пяти Колодцев. Затем разнеслась еще более горестная весть: Омер Брионес, которого Али некогда обобрал до нитки, а недавно назначил верховным главнокомандующим, перешел на сторону врага вместе со всей своей армией.
Тогда Али решился осуществить план, заготовленный на крайний случай: разрушить Янину, где враг мог найти и кров и плацдарм для нападения на замки, в которых собирался укрыться Али. Прознав об этом, жители Янины поняли, что гибель родного города неизбежна, и пора спасать себя и свое имущество. Но большинство из них еще только собирались в дорогу, когда паша отдал город на разграбление верным ему албанцам.
Неистовая солдатня тут же учинила погром. Епархиальный собор, куда греки и даже турки, как древние в храмы богов, сносили на хранение серебро, драгоценности, векселя, расписки, все, вплоть до товаров, был разграблен в первую очередь; грабители ничего не пощадили. Взломали шкафы, где хранились облачения, осквернили гробницы архиепископов, куда были спрятаны украшенные драгоценными каменьями ковчежцы и раки; из-за дележа серебряных чаш и крестов устроили настоящую сечу, обагрив алтарь преступной кровью.
Город являл не менее страшное зрелище: насильники не щадили ни христиан, ни мусульман, солдатня врывалась в гаремы и гинекеи, ставшие ареной неравной схватки целомудрия и насилия. Иные горожане, кто посмелее, пытались защитить от бандитов свои жилища и семьи, и звон сабель слился с воплями и стонами, как вдруг раздался оглушительный взрыв: шквал бомб, ядер, гранат и конгревовых ракет буквально засыпал целые городские кварталы и предал их огню, так что вскоре весь город превратился в гигантское пожарище. Али, сидя на просторной плоской кровле Озерного замка, исторгавшего огонь, подобно вулкану, командовал маневром, указывая, какие еще кварталы следует предать огню. Церкви, мечети, библиотеки, базары, дома - все пожирало пламя; уцелели лишь высившиеся над пепелищем виселицы.
Еще несколько часов назад в Янине проживало тридцать тысяч человек, и примерно половине из них удалось вырваться из города, но едва они удалились на несколько миль, как наткнулись на передовой отряд османского войска. Однако воины и не помышляли защищать несчастных или оказывать им помощь напротив, они буквально набросились на беглецов и, обобрав их до нитки, погнали в лагерь в плен.
Жалкая горстка беглецов, уцелевших от некогда большого города, оказавшись в тисках меж пожаром и неприятелем, видя впереди рабство, а позади - неминуемую смерть и истошно вопя от ужаса, врассыпную пустились наутек. Иным удалось-таки спастись от турок, но в ущельях их уже поджидали горцы, слетевшиеся на запах легкой добычи, и пробиться удалось лишь тем, кто держался кучей.
Ужас порой придает человеку невиданные силы: некоторые матери с младенцами на руках за один день пешком добрались до Арты, проделав тридцать миль. Женщины, застигнутые во время бегства родовыми муками, помирали в лесных дебрях, дав жизнь младенцам, которым не надолго суждено было пережить матерей без их заботы и ухода. Одни юные девушки старались изуродовать себя и нещадно резали себе лица, другие попрятались по пещерам, где и умерли от ужаса и голода.
Охмелев от распутства и грабежа, албанцы не пожелали возвращаться в замок и устремились на родину, мечтая пожить наконец припеваючи за счет награбленного. Но дорогой на них нападали крестьяне, алчущие отбить добычу, и жители Янины, нашедшие приют в деревнях. Тропы и ущелья были усыпаны трупами, придорожные деревья превратились в виселицы. Палачи не надолго переживали свои жертвы.
Развалины Янины еще дымились, когда 19 мая в город вступил Пашо-бей. Разбив шатер вне досягаемости крепостных пушек, он вывесил над ним бунчуки, знаки своего высокого положения, предварительно огласив фирман, присваивающий ему титул паши Янинского и Дельвинского. Со своей башни Али слышал, как турки выкрикивали приветствия его бывшему слуге Пашо-бею, именуя его вали [45] Эпира и гази, или победоносным. После этой церемонии кади прочел утвержденный муфтием фирман, объявлявший Али Тепелени Вели-заде отстранение от должности и отлучение от истинной веры, призывая всех магометан не произносить впредь его имени без приставки Кара (черный), означающей, что человек этот исторгнут из числа суннитов или правоверных. Марабут, воинствующий мусульманский монах, бросил затем камень в сторону замка и возгласил проклятие Черному Али, которое и было подхвачено всей турецкой армией, закончившей эту ритуальную анафему возгласами: "Да здравствует султан! Да будет так!"
45
Вали - в султанской Турции должностное лицо, представляющее центральную власть в вилайете.