Алиедора
Шрифт:
Чёрный скакун лежит недвижно; всадник, повинуясь инстинкту, снова прижимается к земле — потому что уже наплывает топот отборных охотничьих гайто, стремительных и неутомимых, мало в чём уступающих вороному. На спинах жеребцов — преследователи. Псы могли не заметить… а люди?
И беглец не шевелится. Он почти перестаёт дышать, даже не озаботившись перезарядить самострел.
Кавалькада приближается, мелькают широкие плащи, богатое шитьё на полах отливает в бледном свете проглянувших Гончих. Повсюду гордые гербы рода Деррано — дракон, обвивший гору: на плащах,
Отряд разделяется, обтекая холм слева и справа. Свора ушла вперёд, нечего мешкать!
От тяжкого скока гайто дрожит земля, словно тоже охваченная страхом. И прижавшийся к ней человек неосознанно шепчет ей: «Не бойся…», словно и впрямь в надежде успокоить и защитить.
Пронеслась погоня, мало-помалу стихают вдали и вой стаи, и топот скакунов. Чёрный жеребец поднимается, властно, по-хозяйски, толкает мордой сжавшегося на земле всадника — вставай, мол, горе-наездник. Хватит труса праздновать.
Беглец поднимает голову — неуверенно, с опаской, что ему всё это пригрезилось, что преследователи вот-вот повернут назад, — но нет, светлеет край неба, закатываются Гончие, а охотники сгинули где-то вдалеке.
Оживают, просыпаются дневные птахи, ночной зверь крадётся обратно в логово. Запели кочеты в деревнях вдоль озёрных берегов и дальше, в окрестностях Фьёфа, серфы и свободные общинники сейчас заворочались в постелях, расставаясь со сном, — им всем предстоит долгий день, полный трудов и забот.
Чёрный жеребец вновь толкает мордой всё ещё лежавшего наездника, и тот, пошатываясь, поднимается. Руки и ноги трясутся, пальцы едва удерживают самострел. Вороной терпеливо ждёт, пока человек взберётся в седло и возьмётся за поводья.
Путь теперь один — на север, к широкой, полноводной Долье. У неё немного притоков, и все они — мелкие небольшие речушки; но пики Реарских гор собирали так много снега, ледники ползли вниз так быстро и так обильно таяли, что по Долье большие морские корабли могли подниматься до самого Последнего моста, соединявшего земли сеноров Соллири с владениями Меодорского королевства.
Разумеется, Соллири уже оповещены. Или… нет? Станут гордые, заносчивые Деррано выносить сор из собственного замка? Неужто расскажут соперникам-насмешникам обо всём, случившемся этой ночью?
Нет, не расскажут. Умрут, но не проронят ни слова. И с лёгкостью отрубят головы тем, кто распустит языки. Скорее отправят туда своих — инкогнито.
Да, беглеца никто не приютит. Ни один из семи кланов Долье. Защиты можно искать разве что в Симэ, у короля, — или бежать прочь, домой, в Меодор.
Деррано, конечно же, перевернут небо и землю, чтобы взять сбежавшего живьём. Как следует поступить знатному сенору, у кого из-под… гм… носа сбежал… гм… такой вот вольнодумец?
Погоня — это понятно. Тут соседям ничего не надо объяснять. «Серф нанёс оскорбление господину, похитив скакуна из сенорского стойла, и скрылся». Все поймут, и никто не задаст лишних вопросов. Это частное дело клана Деррано, пусть даже им и пришлось забраться на чужие земли. Если подобное случится у сеноров Берлеа, они смогут точно так же, без спросу и уведомления, пересечь рубеж владений замка Деркоор.
Понятно, что Деррано пошлют верных людей ко всем переправам. Особенно — к Последнему мосту; но через Долье перевезёт любой лодочник, в любой рыбацкой деревеньке. Если же беглец не захочет расставаться с вороным — что ж, на реке хватает паромов с цепями, проложенными по дну, — чтобы могли пройти глубоко сидящие купеческие суда. Ближайший — во Фьёфе, но есть и в устье Эве, притока Долье, вытекавшего из одноимённого озера, есть чуть дальше на восток, рядом с Берлекоором…
От этих размышлений беглец чуть приободрился, позволил себе даже лёгкую улыбку. Не всё так плохо и безнадёжно, отнюдь не всё. Погоня ушла далеко на восход, пока неудачливые загонщики разберутся, что к чему, пока вернутся обратно, пока получат новые распоряжения… едва ли молодой сенор Байгли Деррано осмелится что-то предпринять на чужих землях без ведома отца.
А это значит — едем вверх по Долье, огибая с севера озеро Эве; на уже упоминавшемся пароме в устье одноимённой речушки и переправимся.
Всадник ласково потрепал скакуна по шее.
— Ты меня спас, вороной. Неужто я теперь тебя брошу?
Гайто коротко заржал, словно соглашаясь.
Кинув последний взгляд на неподвижно застывший каменный круг, обозначавший старое место поклонения Семи Зверям, беглец трогает поводья.
Солнце поднимается над краем мира, первые лучи освещают наездника на вороном скакуне: тоненькую невысокую девушку в бархатном берете, наверняка скрывавшем пышные косы. Чёрная куртка воловьей кожи, просторные и бесформенные порты, схваченные на талии широким поясом, увешанным какими-то сумочками, тесак на правом бедре, за плечами — жёсткий саадак для самострела.
Беглянка казалась неплохо подготовившейся к рискованному предприятию.
Вороной скакун нетерпеливо переступил с ноги на ногу, дожидаясь команды; дождался, вскидывает голову и срывается с места.
Впереди почти день скачки.
— Мы её упустили, братец. — Дигвил Деррано, старший сын сенора Деррано, владетеля замка Деркоор, осадил скакуна и поднёс к губам рог, созывая пристыженную свору. Первоклассные гончие внезапно потеряли след среди чистого поля, и все усилия псарей с ловчими ни к чему не привели.
Молодой Байгли Деррано, младший брат Дигвила, только скривился, зло хлопая плетью по голенищу сапога.
— А всё потому, что твои, гм, постельные пристрастия, мой дорогой… — продолжал читать нотацию старший, и Байгли не выдержал.
— Это тебя не касается! — заорал он, привставая в стременах. — Понятно, нет?
Дигвил сощурился, и взгляд его не предвещал младшему брату ничего хорошего.
— Я при челяди с тобой ссориться не стану, — бросил он вполголоса, но так, что сердце у Байгли тотчас ушло в пятки. — Продолжим беседу дома. В палестре. Отделаю тебя так, что неделю встать не сможешь, молодожён хренов. И только попробуй отказаться.