Альковные секреты шеф-поваров
Шрифт:
— Вся правда об оси зла!— скандирует щуплая девчушка.— Кеннеди начал Вьетнамом!
Ее напарник пихает мне в руку листовку.
— Буш кончил Ираком!— продолжает девчушка.
— Что вы говорите!— Я укоризненно качаю головой.— Вот педик бесстыжий! А еще президент.
У митингующих вытягиваются лица. Дороти морщится и увлекает меня прочь.
— Ты совсем одурел! У нас так нельзя…
— А что я такого сказал? Сан-Франциско — либеральный город. Тут должны ценить добрый каламбур. Тем более что Буш и правда похож…
— Да нет же!— перебивает она.— Ты сказал слово на «пэ».
Ах вон оно что!
Мы заходим в кофейню. Полумрак, паркетные полы, вокруг низеньких столиков мягкие кресла. Декадентская атмосфера.
— Уютное местечко,— комментирую я.
— Да, мы с Гевином… это мой бывший… в общем, часто сюда ходили.
Я задницей чую, что меня пробуют на роль аварийного парашюта. Ну что ж, мне и самому парашют не помешает. Правда, после Кей была Шеннон — слегка смягчила падение. Да и я ей, надеюсь, тоже.
Украдкой разглядывая Дороти, я удивляюсь сам себе: надо же, сижу пью кофе с девушкой. И не на работе, а просто так! В Эдинбурге такое просто немыслимо. По крайней мере не в первый день. У кофе головокружительный аромат и терпкий, приятный вкус.
Ближе к вечеру, проголодавшись, мы заходим в мексиканский ресторан на улице Валенсии, под названием «Пуэрто аллегре». Зал набит под завязку, кухня выше всяких похвал. Дороти рассказывает, что ее фамилия Камински и что по отцу она полька, а по матери латина. Гватемальская кровь.
— А ты?— интересуется она.
— Кондовый шотландец, насколько я знаю. Если и есть какая примесь, то британская или ирландская, никакой экзотики. И вообще мы в Шотландии родословными не увлекаемся. По крайней мере своими. Эмигранты — другое дело, их мы строим по полной программе.
Я вновь думаю о Кибби: таких, как он, мы тоже гнобим, потому что они на нас не похожи. Особенно изгаляются обиженные жизнью алкаши-неудачники… Но фишка в том, что у нас есть потенциал. Мы способны на большее.
Блин, до чего странно! Болтаю с девчонкой — и ни выпивки, ни наркотиков, чтобы растормозиться. Мы сидим рядом, отодвинув столик… Трезвость. Давно забытое чувство. Сколько я держусь? Сколько дней без дурманной молнии опьянения, пронзающей от затылка до кишок?
— Что-то ты притих,— замечает Дороти.
— Ты тоже.
— Давай так: сначала я скажу, о чем думаю, а потом ты.
— О’кей,— говорю я, уже догадываясь, куда она клонит.— Я думаю, что, будь мы сейчас в баре, да еще после пары кружек, я бы тебя поцеловал.
— Нежности,— мурлычет она, придвигаясь поближе.
Мне особого приглашения не надо: подаюсь вперед, наши губы встречаются. Вот как все просто, оказывается! А ведь до сих пор я был убежден, что без шести-семи стопок «Баккарди» до этой отметки не донырнуть. Столько времени псу под хвост… Когда мы всплываем, чтобы подышать, спрашиваю:
— Ну а ты о чем думала?
Дороти смотрит с хитрым прищуром.
— О том, что у тебя губы классные.
Потом мы проезжаем по мосту «Золотые Ворота» и попадаем в район Сосалито. Останавливаемся на придорожной стоянке, любуемся закатом. Приятное погружение продолжается — я почти уже добираюсь до сокровенных глубин, тем более что лифчик отсутствует, а стоянка уединенная. Однако торопиться некуда. Не убежит. Истинный джентльмен не стремится засадить на первом же свидании. Разве что второго не предвидится. В Америке, думаю, те же понятия. Да и во всем мире.
Наконец Дороти отвозит меня в мотель — и тут я понимаю, что джентльмену в этот раз подфартило. Двое доходяг подбегают к машине и начинают стучать в окно, а следом подтягивается беззубая красавица с разбухшими ногами, толкая набитую скарбом тележку.
— О боже,— восклицает Дороти,— ну и местечко! Я тебя тут не оставлю.
— Да ладно, завтра что-нибудь поприличнее найду. Я же только что с самолета: не огляделся, въехал в первую попавшуюся дыру. Одну ночь как-нибудь переживу.
— Нет уж, дудки!— Дороти вставляет передачу и жмет на газ.
Машина закладывает вираж; доходяга вдогонку кричит что-то о Вьетнаме и о белых стервах за рулем. Дороти энергично показывает ему средний палец.
— Мудак, блин. Можно подумать, это я его на войну послала.
Мы скоро подъезжаем к ее квартире в Хайт-Эшбури. Вид здания наводит на мысли о районе, где родилась подружка матери Трина: шведский поселок в Пилтоне. Те же дощатые стены, тот же серый цвет. Впрочем, в солнечной Калифорнии это смотрится много лучше, чем в гребаном Пилтоне. Слава богу, один из наших правительственных кретинов наконец додумался, что огульно красить всю Шотландию в серый цвет — не самое лучшее средство для повышения национального духа, и теперь родные стены и заборы пестрят отрадным разноцветьем.
Квартирка у Дороти очень даже ничего: потолки высокие, краски яркие и свежие. Это если судить по спальне, которая обставлена, кстати, внушительными мебелями резного дерева. Остальных комнат разглядеть не удается, потому что Дороти затаскивает меня прямиком в кровать и трахает так, что глаза вылезают из орбит.
Обычно после доброго перепихона я вырубаюсь: не люблю постсексуальных интервью. Но в этот раз, то ли из-за временной разницы, то ли из-за острой мексиканской курятины в желудке, то ли просто от нервов, уснуть не удается. Лежу, разглядывая мирно посапывающую подружку, и думаю: ай да Скиннер, ай да сукин сын, уроженец Лита, старший инспектор эдинбургской управы!
За окном шелестит улица Апер-Хайт, вдали играют огни Кастро и Твин-Пикс. Я встаю, включаю телевизор — программ у них до черта и все до одной редкое дерьмо. Накатывает сонливость. Я возвращаюсь в кровать, под теплый бочок Дороти. Она сонно бормочет, я отвечаю поцелуем — и ее тело лениво обвивается вокруг моего. Я чувствую, что теперь ей хочется все делать медленно. Ну что ж, мы и не торопимся.
Утром мы завтракаем, и Дороти убегает на работу. У нее свой бизнес в центре города, фирмочка по разработке софта под названием «Вебсайты для всех». Я уже решил, что Дороти мне нравится. Особенно приятна ее чисто американская самоуверенность в восприятии окружающего мира — без британского чопорно-унылого снобизма, но и без сопливой мягкости. Позиция агрессивная, но разборчивая. В Англии все не так. Стоит англичанам дорваться до власти — и они тут же начинают сладострастно унижать всех, кто ниже рангом. Такова наша природа. Если победим, то обязательно поглумимся над проигравшим, а между тем скромность…