Алла Пугачева: По ступеням славы
Шрифт:
Из списка лучших дисков вылетел альбом Пугачёвой «Пришла и говорю», а оставшийся диск «Счастья в личной жизни» скромно притулился на 7-м месте. Зато альбом Владимира Кузьмина «Моя любовь», к выходу которого в свет приложила свою руку Алла Пугачёва (она и название ему придумала), занимал почётное 1-е место.
В середине августа в Москву с гастролями приехал Удо Линдерберг. Его концерты должны были пройти в Москве и Ленинграде под девизом «За безъядерный мир к 2000 году». Так получилось, но в этот свой приезд певец привёз в основном свои старые хиты, а новых было всего два: «98 воздушных шариков» и «Индийский
18 августа Удо и Пугачёва были на приёме у советника посла ФРГ в СССР, после чего в ресторане гостиницы «Националь» был дан обед на 100 человек (согласно прейскуранту на одного человека было выделено 20 рублей).
Первый концерт Удо Линденберга и Аллы Пугачёвой состоялся 19 августа в Зеленом театре ЦПКиО имени Горького. В этом же концерте был занят и Владимир Кузьмин, который вот уже несколько месяцев не выступал совместно с Пугачёвой. В народе на этой почве даже пошли слухи, что их любовь-морковь благополучно звершилась. Пугачёва эти слухи развеяла, заявив в интервью «МК»: «Наше сотрудничество с Володей и не заканчивалось. Иногда он работает один, иногда в моей программе. Для меня Кузьмин сегодня музыкант номер один. Это огромная поддержка, что я рядом имею такого друга и композитора».
Не стоит думать, что советская сторона встретила гостя с распростёртыми объятиями: определённые шероховатости были. Например, советская цензура запретила Удо петь песни «Русские» и «Поезд на Панкхоф», углядев в их текстах крамолу. Но Линденберг плевал на наших цензоров с высокой колокольни и пел оба хита на своих московских концертах. За это на него была накатана «телега», которую он тоже проигнорировал. А спустя несколько дней, тоже в обход запрета, публично поздравил главу ГДР Эриха Хонеккера с юбилеем.
Концерты в ЦПКиО продлились до 21 августа, после чего артисты стали готовиться к продолжению гастролей в Ленинграде, которые должны были начаться 25 августа. За пару дней до выезда в город на Неве произошёл такой случай. Олег Непомнящий зашёл к Пугачёвой домой. Певица смотрела телевизор, а в коридоре на матерчатой газетнице лежала никем ещё не тронутая пресса. Гость машинально просмотрел её и, не найдя ничего интересного, положил на место. Услышав этот шум, Пугачёва спросила: «Ну что, опять ничего?» — «Ничего», — подтвердил Непомнящий. «Понятно, всем нужен скандальчик»», — изрекла Пугачёва фразу, которая окажется пророческой.
Потом они с гостем обсуждали предстоящие гастроли в Питере. Непомнящий сообщил, что заказал для певицы её любимый номер в «Прибалтийской», но тут же предложил подстраховаться и заказать ещё один номер в «Астории». Пугачёва с этим вариантом согласилась. На том они и расстались.
Поздно ночью 23 августа, когда Непомнящий был уже в Ленинграде, у него в номере раздался телефонный звонок. Звонила одна из фанаток Пугачёвой, которая сообщила последние новости из жизни своего кумира: дескать, та выехала на красных «Жигулях» из Москвы в сопровождении двух неизвестных мужчин. А Владимир Кузьмин отправился в Питер на поезде в гордом одиночестве. Непомнящий принял эту информацию к сведению и утром отправился на поиски Пугачёвой. Вернее, поисками это назвать было трудно, поскольку Непомнящий догадывался, где могла быть певица — у своего друга Вальдемара, владельца ресторана-варьете «Тройка». Так оно и оказалось.
Непомнящий застал Пугачёву в плохом расположении духа. Пытаясь хоть как-то отвлечь её от мрачных мыслей, директор предложил ей немедленно ехать в «Асторию».
— Какую «Асторию»? — встрепенулась певица. — Едем в «Прибалтийскую». Я уже всем сказала, что останавлюсь там. Мне будут звонить.
Как уже упоминалось, у Пугачёвой в «Прибалтийской» был любимый номер — 10 000, расположенный на одиннадцатом этаже. Таких номеров в гостинице было всего два, комфортабельные, двухуровневые, с дополнительными комнатами для охраны и персонала. Далее послушаем рассказ самого О. Непомнящего: «Мы благополучно добрались до „Прибалтийской“ и вошли в вестибюль, который был полон школьниками, начавшими при виде Пугачёвой тыкать в неё пальцами и галдеть на все лады. Детская непосредственность хороша только тогда, когда уравновешивается воспитанностью, во всех остальных случаях она способна разъярить даже тушканчика. Подойдя к стойке, за которой маялась медлительная девушка-администратор, я сразу попросил выдать нам ключ от номера и добавил, что все оформлю позже.
— Да, пожалуйста, ваш номер — двенадцать три нуля.
— Ничего подобного, наш номер десять три нуля. Именно его я заказывал, — по моей спине мурашками пробежал холодок дурного предчувствия.
— Вот ваша заявка. Вот Нина Ивановна указала на ней номер: 12 000. А не 10 000, который уже занят.
— Этого не может быть. Я заказывал десять три нуля.
Девушка начала раздражаться, вокруг нас уже образовалась плотная толпа людей, и это всем действовало на нервы — и мне, и ей, и Алле.
— Я говорю вам русским языком: десять три ноля занят, там живёт иностранец. (На самом деле в номере жил гражданин СССР Джендаян, который позднее признается, что был бы счастлив уступить свой номер Пугачёвой, которую он очень уважает. — Ф. Р.).
В разговор вступила Алла, спокойно, не повышая голоса:
— Я вас прошу дать нам именно этот номер — мне должны туда звонить. Может быть, иностранец согласится поменяться со мной?
Девушка как-то тоскливо посмотрела на нас и, обернувшись к нам спиной, протяжно завопила:
— Нин Ванна!
В вестибюле возникла женщина с традиционной залаченной халой на голове и врождённым брезгливым выражением лица. Я, естественно, сталкивался с Ниной Ивановной Байковой и до этого. Особой нежности мы друг к другу не испытывали, но и до скандала дело не доходило.
— Ну, что — опять эта Пугачёва разоряется?
У Аллы глаза сделались светлые-светлые, она побледнела, я даже испугался — никогда не видел её в такой ярости.
— Так. Мне наплевать на ваших иностранцев, я требую свой номер! Что-нибудь в этой стране могут для меня сделать? То, что я прошу!
Байкова смотрела на неё с плохо скрываемым удовольствием: скандал был её родной стихией, тут она чувствовала себя, как рыба в воде.
— Мы никого переселять из-за каприза какой-то певички не станем. Будете жить в том номере, какой вам выделили.
Алла, казалось, не верила своим ушам.
— Что? Повтори, что ты сказала?
— Что слышала. Мне за тебя платит государство, когда будешь сама платить — тогда и качай права.
Это уже было намеренным хамством, и Алла потеряла над собой контроль: