Алло, Милиция? 2
Шрифт:
— Какие?
— «Песняров».
— У меня есть все.
— Таких нет. С автографами Кашепарова и Мулявина.
Настя взвизгнула. Громко. Наверно, кто-то подумал: сработала сигнализация.
— Не пищи. И показывай номер.
— Сначала форму заполнить нужно, давай паспорт. И вперёд оплатить. Гостиница дорогая. Одиночные тут только полулюксы.
— Кутить — так кутить. Кстати, ты обедала? Здесь должен быть какой-то ресторан.
— Не важно… Главное — с тобой.
От смешного кокетства, когда она при разговоре по телефону делала вид, что не знает, будет ли свободна в пятницу и в субботу, не
В номере Егор крепко обнял её, но в койку не потянул.
— Ты разве по этому делу не соскучился? — удивилась она.
— Я соскучился по тебе вообще. А что до кроватки, хочу на тебя насмотреться. Ещё больше нагулять аппетит.
— Даже накраситься толком не успела. Как была, такая и побежала, хорошо что не в домашнем халате.
— Давай так. Оставим здесь верхнюю одежду. Пообедаем. Побудем вместе. А на вечер закажем столик и посидим в ресторане. Я тебе дам отгул на час, припудришься.
— Хотя бы два… Ещё десять минут до дома и обратно столько же. Но ты ко мне не заходи! Мама вернётся с дневных процедур. Из-за болезни у неё очень сложный характер.
— Ничего, если завтра ты с ней днём не побудешь?
— Один день не страшно, папа и сестра дома. Ох… если бы это были самые сложные проблемы.
— В ночь на воскресенье я уеду.
— Жаль. Хотя я и сегодня на ночь у тебя не останусь. Облик моралес. Папа до сих пор думает, что я — девочка. Мама в курсе, как я стала недевочкой, и переживает втрое больше. Как будто могут проверить, чем занимаюсь в общаге.
Он подхватил её на руки, покружил.
— Вот прямо так? Недевочка? Ни разу не замечал, что ты — мальчик. Грех-то какой! Содомитский!
Настя шутливо стукнула кулачком ему по груди.
— Намекаешь, что я недостаточно женственна?
— Придётся отложить обед и доказать обратное.
Он даже не успел проверить, заперта ли дверь. Табличек «не тревожить» в советской гостинице не водилось.
— С обещанием «сначала обед, потом — секс» ты меня прокинул, — заметила девушка через четверть часа, застёгивая вельветовые брючки. — С автографами «Песняров» будет то же самое?
— Держи! Сразу отнесёшь домой. Если очень повезёт, на следующем диске под названием «Весёлые нищие» будет и моя фамилия — в качестве автора музыки одной из песен и гитариста. Его я сам тебе подпишу.
— Ты стал участником «Песняров»?!
— Возможно. До конца не уверен. В качестве мента я же тебе не особо нравлюсь? Придётся менять профессию.
Заперев дверь в номер, Егор повёл Настю вниз, в ресторан.
Он, конечно, отличался в лучшую сторону от столовки Минского часового завода, куда после приключения с ГРУшниками не тянуло обедать, и сильно выигрывал в размерах. Как правило, ресторанчики и кафешки 2000-х годов делались небольшими и максимально уютными, зато их было много. В СССР предпочитали «предприятия общественного питания», масштабом соперничающие с промышленными. А чтоб не простаивали, количество мест в них на душу населения держали мизерным, чтоб люди стремились попасть сюда, в эти огромные пространства, большие, чем фудкорты в постсоветской России.
— Комплексный
— А из ресторанного меню? — эту попытку Егор предпринял сугубо для очистки совести.
— Можно. Но ждать два часа.
— Хорошо, давайте комплексный, — торопливо согласилась Настя. — Егорушка, здесь хорошая кухня, и комплексы хорошие.
В комплексное меню вошли два сета на выбор: рыбный суп и шницель с пюре либо борщ и минтай с кашей. Борщ со шницелем не сочетался ни под каким предлогом.
Настя поклевала борщ и салат, половинку второго блюда отдала Егору.
— Расскажи про «Песняров».
— Гении, чей пик славы прошёл, они ищут новый путь, но, похоже, не найдут.
— Почему?
Он рассказал о метании между попсой и претензией на камерность, об уходе ведущих музыкантов. О том, как Мулявин сделал настоящий прорыв в белорусской музыке, объездив десятки деревень, слушая народных исполнительниц, родившихся ещё в прошлом веке, «спявачак», улавливал разницу между российской и белорусской мелодикой. Придумал особый музыкальный рисунок для «Лявонов», позже ставших «Песнярами», что прославило их на весь СССР, вывело в Европу и в Соединённые Штаты. А потом всё покатилось вниз. На той же новогодней дискотеке в «мраморном» зале БГУ звучала одна иностранцина — попса и рок. Подспудный протест против замшело-советского привёл к болезненному интересу на всё западное. «Песняров» потеснила Итальянская волна, Новая волна, панк-рок, а также традиционные рок-н-ролл и тяжёлый металл. С 1979 года Мулявин периодически скатывается в запои. Отвалился Борткевич и другие, у оставшихся — брожение.
— Наверно, зря я тебя о них расспросила. Они были кумирами!
— Да, зря. Всё в жизни имеет изнаночную сторону. Звёзды, поющие со сцены про любовь и добро, в частной жизни оказываются мелочными и вредными. В каждом дворце есть котельная с копотью на стенах и канализация, совсем не обязательно совать туда нос.
— Но ты же суёшь!
— Из меркантильных соображений. Там больше заработок, чем в милиции. Если, конечно, не брать взяток.
По окончании трапезы Егор подошёл к администратору заказать столик на вечер.
— Все заняты! — безапелляционно отрезала дама, не чертами лица, а скорее повадками удивительно напомнившая Прокофьевну из «Вераса».
— Я жилец гостиницы.
— Ну, вас же накормили обедом.
— Не поверите, я иногда и поужинать люблю.
Он сунул трёшку. Пальцы с длинными малиновыми ногтями показали пять.
— Ваш столик недалеко от сцены, будет удобно послушать и потанцевать. Счастливого отдыха!
Примерно так же преображалась Прокофьевна при известии, что посетитель пришёл по протекции нужных людей, а не лошарик с улицы, готовый платить столько, сколько написано на бирке.
Они с Настей поднялись в номер. Девушка упорхнула где-то около шести, уставшая, но, похоже, ничуть не жалевшая о проведённом времени и готовая найти силы для продолжения.
А Егор набрал Сазонова. Тот находился на месте и, насколько можно проникнуть через броню невозмутимости, пребывал в хорошем расположении духа.
— Здравствуй. У меня Кабушкина. Есть сложности, но, думаю, мы придём к взаимопониманию. Как твои дела?
— Я в Гродно. Всё отлично.
— Когда явишься ко мне?