Альманах «Мир приключений» 1955 год
Шрифт:
На торговище и на городских улицах тесно от многолюдства. Меж возов бродят люди. Одни прицениваются, другие спорят, а иные просто ведут беседы, чтобы узнать, что и где делается и о чём идут в народе слухи.
Нищие пели жалобные песни. Убогим не отказывали, и они грузили щедрое подаяние на ручные санки.
Гудел и шумел Город. Звонко ржали кони, мычали коровы, лаяли собаки. За вдетое в нос кольцо поводырь тащил ручного медведя, и зверь жалобно ревел грубым голосом. Скоморохи играли на
Над головами людей шныряли воробьи, сороки и вороны, норовя, что бы стащить. Под ногами, не боясь людей, ходили голуби, кормясь невзначай рассыпанными зернами хлеба.
От непривычного многолюдства у Тсарга шумело в голове. Он пробирался между возами. Чтобы было удобнее, мерянин надел на голову медвежью шкуру. Бочонок с салом он держал подмышкой. Почуяв близкий запах медведя, лошади настораживались и шумно втягивали воздух вдруг раздувшимися ноздрями.
Тсарг заслышал особый клич и откинул навалившуюся шкуру.
— Эй, молодцы! Эй, удальцы-смельчаки! Кому тесно дома? Кому свой двор надоел? Кому теснота опостылела? Кому тесна старая шуба?
Мерянин подошел к крикунам и слушал, о чем говорят. Сбивалась ватага вольников в дальние земли. Часто и охотно новгородцы уходят искать нового счастья и нового богатства и находят новые, богатые места.
Тсаргу хорошо на его огнище и тепло в своей избе. А всё же поманило его послушать людей. Даже расспрашивал, кто и куда идет, кто поведет, когда выходят. Да, для молодых парней это хорошо. Пусть пытают счастья.
Легко ходить по мощеным городским улицам. Тсарг не заметил, как добрался до Щитной улицы.
Верещага встретил Тсарга во дворе:
— Здоров будь. За каким делом пришел?
— И ты здоров будь. Дай мне гвоздей.
Кузнец, высокий, черный, в коротком нагольном тулупчике, а мерянин хоть ростом невелик, зато широк, как пень, и от медвежьей шкуры кажется ещё шире.
В клети Тсарг поставил бочонок, сбросил медвежью шкуру и сказал:
— От парня, от Одинца, тебе память и поклон, — и дал Верещаге кусок бересты, на котором Одинец выдавил свое имя гвоздем и втер в буквицы сажу, чтобы было лучше видно.
Отцы сели на закром. Верещага рассказал о судном вече и о народном приговоре. А Тсаргу не пришлось много говорить. Он от досады крякнул:
— Эк ты! Жаль парня…
Оба призадумались. Потом Верещага ещё добавил горечи:
— Бирючи кричали, чтоб никто не давал Одинцу крова. А кто знает, где он спрятался, пусть объявит. Парень должен отдать Городу виру.
И Тсарг и Верещага понимала, что Город поступал правильно.
Мерянин нашел один ответ:
— Не слыхал я тех бирючей.
— А если услышишь?.. — возразил Верещага. — Слушай, ты добрый человек, и я не
Верещага будто столкнул в воду камень. Хотел бы Тсарг услышать другое. Нет, кузнец говорит дельно.
Обозлившись, Тсарг хватил по закрому кулаком. Лучше бы не приходил на его двор полюбившийся парень!
— Куда же ты советуешь парню деваться? — спросил он кузнеца. — Не гнать же его со двора, как шелудивого пса!
— К вольникам бы ему пристать! — чуть не крикнул Верещага.
Он ходил по клети и, заглядывая в закрома, со злостью гремел железом.
Непутевый парень приворожил и смутил Заренку. После его бегства будто кто на девушку навел порчу. Светланка вынимала след дочери пресным тестом и ходила к арбуям. Они колдовали над следом, проносили над огнем, жгли пахучие травы. Светланка купила наговоренную наузу-ладоику. Заренка её носила, но на делалась веселей.
Родители знают, что девичье сердце забывчиво, но от этого не легче смотреть на тоску дочери.
Верещага с ворчаньем рылся в железе. Он достал насадки для воинской рогатины, которая, в отличие от зверовой, куется без нижней крестовины, и подобрал кольца для древка. Отсчитал десятка три каленых стрелочных наконечников, отобрал широкий топор, пилу, трое долотьев и два тесла. Немного подумав, достал круглую бляху и полосы для щита.
— Чтоб ему!.. Хватит, что ли? Да что тут, щит дал — так дай и шлем с железной рубахой… Леший бы ему голову на спину отвернул!
Ещё что понадобится клятому бродяжке? Верещага старательно выбрал заготовку для лука.
Без устали честя Одинца, он бормотал:
— Непутевый, негодный! Дубовая голова, пустошный парень! Чтоб век тебе петуха не услышать, чтоб ты пожелтел, как золото!..
Верещага не скупился. Одинец жил в его дворе и работал на его двор. Не уходить же ему, как неприютному нищему, как безродному сироте! По народному обычаю, кузнец давал невольному беглецу выдел.
Верещага сложил железо в лубяной короб:
— Отвезешь, что ли, парню? Чтоб ему, окаянному!
Кланяясь за Одинца щедрому хозяину, Тсарг достал рукой до пола:
— Не много ли ему будет? Больно хорошо даешь!
— Хватит с дурня, — возразил Верещага. — Я ему кое-что прикину из лопотинки.
— Не надо, — сказал Тсарг и махнул рукой. — И у меня парень работал.
Вскоре после посещения Тсарга все заметили, что Заренка повеселела. Родители успокоились за дочь. Как видно, и время и наговоры арбуев сделали своё, — рассуждали они. — Девичьему горю помогли колдовские силы.
Вьюжит. С мутного неба на озера, болота, реки и леса сыплется сухой снежок.