Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «По следам „Книжной Сибири“»
Шрифт:
Весной 1886 года партия переселенцев Полтавского уезда была доставлена поездом из Харькова в Тюмень, конечный пункт железнодорожной сети, а дальше конный обоз из тридцати двух телег двинулся в героический поход на далекую реку Амур, богатую плодородными землями. Весь летний сезон обоз шел на восток, навстречу солнцу, преодолевая раскисшие дороги, разливы рек и затяжные подъемы. Болезни, проливные дожди и таежный гнус, жаркий зной и злые слепни усиливали дорожные тяготы. К зиме обозники вошли в Сретенск, старинное село на реке Шилка, где разместились на зимовку, заготовили лес для вязки плотов, а с открытием рек сплавились по Шилке и Амуру до Благовещенска, основанного графом Муравьевым-Амурским в середине девятнадцатого века. Картины похода поданы настолько достоверно, что читатель ощущает себя участником событий. Книга дает представление о географической и окружающей среде разворачивающихся событий, о достопримечательностях сибирских городов и селений. Картины труда и быта, обычаев переселенцев и аборигенов придают роману краеведческую ценность.
Город встретил переселенцев с почетом и оказал им посильную помощь. Место под новое село было выбрано в долине реки Зея, где каждая семья нарезала себе земельные наделы без ограничений, были бы крепкие руки да желание трудиться. Через два-три года село, названное Успеновкой, окрепло и разрослось пашнями, домашним скотом и техникой. В семье Карпенко пятеро работящих сыновей завели семьи и хозяйства, отстроились, отделившись от родительской четы. Один из братьев, Степан, перебрался в Благовещенск, выдвинувшись в число крупных предпринимателей. Дмитрий на селе развернул большое сельскохозяйственное производство. Не обошлось и без трагедий, когда в семье Давида от навалившейся на деревню эпидемии черная смерть свела в могилу шестерых детишек. Другая трагедия произошла с Галиной Карпенко, выданной отцом за нелюбимого человека. Галина не перенесла разлуки с любимым и умерла в тяжелых душевных страданиях.
Сложившаяся деревенская жизнь с ее приключениями, радостями и печалями была нарушена революционными событиями и гражданской войной, в которой белогвардейские части объединились с японскими оккупантами. Япония, задавшись целью на развале Российской империи захватить дальневосточные земли, оккупировала Приморье и Приамурье. Красная Армия стояла в Иркутске, когда в Амурской области развернулось мощное партизанское движение по изгнанию японских захватчиков с родных земель. Начались дикие расправы японцев над мирным населением, сжигались целые деревни, но партизанская армия, насчитывающая в своих рядах до шестидесяти тысяч человек, вынудила захватчиков покинуть амурские земли.
В годы объявленной Дальневосточной буферной республики и на этапе НЭПа крестьянские хозяйства Приамурья процветали. Двадцатые годы были для них наиболее благоприятным периодом, когда крепли крестьянские хозяйства и экономика края. Крестьянство набирало силу, родовые семейства кормили страну, пока не оказались в беспощадных жерновах коллективизации, раскулачивания и политических репрессий. В числе зажиточных крестьян, разгромленных репрессивной машиной, оказалось и семейство Карпенко. Многие крестьяне свернули свои хозяйства, других загнали в колхозы, выслали на поселения, заточили в тюрьмы и лагеря. В крае, как и по всей стране, начался повальный голод, люди с могильников растаскивали на еду погибших домашних животных.
Трагедия единоличных хозяйств превратилась в общенациональную. В семействе Карпенко двух братьев, Дмитрия и Николая, расстреляли, Степан подался за границу, Давида принудили к вступлению в колхоз, а затем за богопочитание присудили тюремный срок. Его жену, старую и больную женщину, выслали на работы на золотые прииски, а Ивана, как сына врага народа, исключили из комсомола и института. Примечательно, что Иван Карпенко, род которого был разгромлен советской властью, с первых дней Великой Отечественной войны встал на защиту страны, в составе десантного батальона, а затем танкового полка «Прорыв» воевал яростно и отважно. После войны он работал в советских органах Приамурья, хотя и проживал не в родном селе Успеновка, а в соседнем.
В романе «Амурская сага» народ – главное действующее лицо. Не случайно в нем несколько действующих лиц претендуют на основные роли. Супруги Давид и Прасковья олицетворяют людей труда, добронравия и совесть народную. Жестокие гонения и горькие годы не убили в них веру в добро и справедливость. Галина – яркий образ русской женщины, озаряющей нас цельным характером, душевной красотой и верностью в любви. Трагедия убитой любви вознесла ее в ряд замечательных и самоотверженных русских женщин. И наконец, Иван Давидович Карпенко, творец и созидатель, человек несгибаемой силы духа, всегда находился в первых рядах народного движения. События исторического романа «Амурская сага» показывают, что народ – вершитель истории, ее главная действующая сила.
Амурская сага
отрывок из романа
Сенокосная страда – настоящий праздник работящей крестьянской семье. Не будь в хозяйствах скотины, его надо было бы придумать. Выезжали на тот праздник в Петров день – двенадцатого июля – на лучшие из лучших Зейские покосы. Подготовка к выезду начиналась загодя, за неделю. Давид Васильевич готовил инвентарь – косы, вилы, грабли, Прасковья Ивановна – гору продуктов, солила мясо и сало в малых бочонках. Сало применялось в разных видах – соленое, вареное, копченое и жареное; им же шпиговалось говяжье или баранье мясо. Частенько сало готовилось в виде обжаренных шкварок. Кондитерские вертуны она тоже обваривала в сале. Заготовляла бобовые, фасоль и чечевицу, не забывала о помидорах, моркови и тыкве.
На Зейских хуторах, что от Успеновки в двадцати пяти километрах, брали в аренду сенокосы, нанимали местных косарей, помогавших косить, убирать и стоговать сено. Косили бригадой вместе с семьей Николая и его сыновьями-богатырями, Спиридоном и Алексеем, сразу на два двора. Останавливались на большом бугре, откуда открывалась красота безмерная с видом на Зею и на множество озер, в коих теснилась рыба, напрашиваясь на улов. Самое большое из них называлось Гусиным, но рыбы в нем было не меньше, чем гусей.
Иванка и рад был стараться, таская из травянистых заводей гольянов по полкило. Как-то попался калужонок аж на пятнадцать килограммов, которого смогли вытянуть вдвоем с Алексеем, здоровенным двоюродным братом. Настоящая калуга, рыба семейства осетровых, водилась в Амуре и достигала шести метров длиной. То была рыба так рыба, под стать Амуру-батюшке, ее бы даже Алексей не вытянул, скорей, наоборот. У Иванки и других забот был полон рот. Верхом на лошади возил на березовых волокушах копны к зародам и стогам, служил поваренком, а в полдник заваривал чай и разносил его косарям. Так его и звали: Иванка-пострел – везде успел.
В 1929 году эта покосная страда обернулась народу натуральным кошмаром. Стояла жаркая летняя погода, сенокос в разгаре, когда над Зейскими лугами пролетел самолет, разбрасывая листовки с призывами спасаться от скорого наводнения. Обсудили небесную новость, запрокинув головы и попялившись во все глаза на чистый небосвод.
– Ни облачка на небе, – поделился метеонаблюдениями Николай.
– Опять предсказатели начудили, – в поддержку брата высказался Давид.
Косари продолжили работу, но в этот раз синоптики оказались на редкость точными в прогнозе, что тоже бывает. Уже к вечеру началось такое, что небо показалось с овчинку. Со стороны Зеи, находившейся от бугра в пяти верстах, не больше, на луга хлынул мощный водяной вал, сметающий все на своем пути. Это было страшное зрелище. У перепуганных покосников вода выступала прямо из-под земли, только наступи на нее мягкими ичигами, а из-под лошадиных копыт вырывалась фонтанами. Поверх земли ее еще не было, но вода шла под землей, разрывая дерновые покровы. Последние копны вывозили с низин на бугор в панике, когда вода доходила лошадям по колено. Ичиги, легкие обувки с онучами, шитые из сыромятной кожи, промокли насквозь.