Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Симфония сердец»

Альманах

– Так я давно дед, – поправил его Остапыч, – только от других веточек. А от самой молодой ветки плод будет первый. Пацан. А как пинается, как пинается. Сам видел. Аж страшно за невестку стало… Ладно, давайте вот как сделаем. Андрюха будет разливать, а дед Витя следить, чтобы у всех было налито. Пейте сами, на меня не обращайте внимания. Мне лишь бы не сбиться с мысли. Башка с по хмелья тяжеловато работает, – направил застолье в нужное русло хозяин гаража и со словами: «За здоровье присутствующих!» немного поправил и своё здоровье.

После такого ритуала Остапыч развёл руки в разные стороны и опёрся ими на стол. Лицо приобрело вид одухотворённости. Глаза загорелись. Это означало – он готов к рассказу. Голос стал уверенным и проникновенным, ему невозможно было не поверить. И он продолжил:

– Так, на чём я остановился? А, на загсе… Представляете себе, сие благородное и нужное народу заведение сейчас не требует свидетелей. Жених с невестой расписались, и всё. А кто же от общества за них поручится? Я пятнадцать раз за молодых ставил свои закорючки и следил потом, чтобы у них всё было хорошо. Из моих пар только одни развелись. Правда, затем по новой поженились и второй раз разбежались. Не знаю даже, получится ли их в третий раз слепить. Хотелось бы для интереса, но это другая тема… Дальше такая закавыка вылезла – весь изматерился. Приехали раньше всех по адресу кафе, а там такого в помине нет. Есть какое-то другое. Весь дом обошёл – «Ника» есть, «Ягодки» нет. Молодые мне чётко сказали: «Ягодка…»

Вы когда-нибудь слышали, как ржут дуэтом? Нет? А нам вот повезло. Это двое таксистов из нашей дружной компании выдали шедевр вокального искусства – любая лошадь позавидует.

– Извини, Остапыч, извини, – проржавшись, сказал один из них, – просто от этой «Ягодки» столько непоняток было. Открылись они не так давно, но молодёжь сильно на «клубничку» тянет. Эта контора до одиннадцати вечера как кафе работает, а с двенадцати ночи и до утра – как ночной клуб. У них интересная вывеска над заведением. Первая половина названия меняется. Днем КАФЕ «НИКА», а ночью КЛУБ «НИКА». Вот молодые и зовут клуб – «Ягодка». А Ника – хозяйка этого хамелеона. Крутая баба. Ещё минуту, ладно? Я ж пострадал от неё. Когда клуб открывался ночью – я компашку развозил по домам оттуда. Днём еду, а там кафе… Ну, думаю, дела… Притормозил, чтобы лучше рассмотреть вывеску. Бац! В задок мне долбанул «жигулёнок». Месяц мучили разборками. Ты изматерился весь, а у меня чуть до драки не дошло, да и бабок впалил немерено…

– Помню, помню, как ты злющий бегал тут. Значит, это из-за «Ягодки»? А-а! Я им, молодым, звонить – телефоны отключены. Фотосессия у них. Хорошо, что гости стали подъезжать. Разобрались. Всё равно зашёл в кафе, принял внутрь немножко. Успокоился. На улице все стоят, ждут. Погодка чудесная. Тут двое подскочили и давай всех веселить. Ведущими оказались. Сейчас же всё по сценарию. Рожи такие хитрые – любого уговорят. Жених с невестой вовремя подоспели, а то я нервничать стал. Всё, что нужно сказать у входа, сказали и пошли в зал. Наш народ свадьбы любит и старается не пропускать. Так что набралось прилично. Столы в три ряда. Само помещение просторное. Потолка совсем не видно: прожектора, лампы какие-то. Небольшая сцена с кучей колонок разных. Бар. Короче, всё для блага человека. Начали рассаживаться за столы. Вот тут я понял, что зря послушался жену. Хотел же взять свою водку, проверенную, которая сейчас на столе стоит. «Не бери! Будешь как лох какой-то, если не хуже. Кто же со своей водкой ходит в кафе, притом на свадьбу собственного сына». Кафешная водка не внушала мне доверия, и действительно, вкус оказался противненький. Эти двое прямо из штанов выпрыгивали, чтобы раскачать свадьбу и пустить её по их сценарию. Я им не мешал, но и не помогал. Решил написать свою речь в стихах, что и сделал, записав её на бумажку. От отца главное на свадьбе – это напутствовать молодую семью и пожелать всего, без чего в этой жизни не прожить. Сказал тост – на душе полегчало. Теперь можно и повеселиться. Не зря поют, что «свадьба пела и плясала». Но ещё и пила. А как тут не выпить, когда то один подойдёт: «Дядь Коль! Давайте за вашего сына, за вашу новую дочку, за будущего внука!..», то другой: «Остапыч! Слабо по полной за счастье молодых!..» Грех кому отказывать в такой день. А жена: «Пореже мечи!.. Пореже… Пропусти!.. Наливай поменьше!..» – да за рукав всё дёргает. Вы же меня знаете, мужики. Я без дела ни-ни.

– Знаем, знаем. Насчёт этого ты мужик правильный! – загудели посетители «дня открытых дверей».

Хозяин воспользовался небольшой заминкой, и шашлыки недосчитались нескольких своих соседей по хозяйскому шампуру, а кастрюля обмелела на поварёшку полушампанского.

– Начало темнеть. В зале включили светомузыку. Танцы вовсю. Решил стариной тряхнуть, но суставы остались недовольны. Вышел на улицу. Изумительный прохладный вечерок. Подкатывают ко мне две «стрекозявки»: «Николай Остапович, нам поговорить надо с вами. Давайте отойдём за кафе». Одна в синем платьице, другая в зелёном. Чувствую, что тяжело идти-то. Там за кафе уютненький дворик пятиэтажки оказался. Скамеечка среди деревьев, перед ней иномарка какая-то чёрная и два «качка», как две капли воды похожих на Питера и Дэвида из американского фильма «Няньки», только лысые. Присели. Девчонки мне и давай стрекотать: «Вы же знаете, Николай Остапович, обычай старинный на свадьбах – невест воровать, а затем выкуп за них получать…» – «Мне ли этого не знать, – говорю, – когда я двадцать раз был свидетелем и охранял невест от похищения, а на двадцати свадьбах сам воровал… этих самых, ну, которые замуж выходят». – «Значит, мы с вами коллеги. Мы занимаемся кражами невест. Фирма наша очень серьёзная…» – «Вижу, что серьёзная, вижу! – сказал я, увидевши в руках „качков“ бейсбольные биты. – Ба! Да вы ж – банда! Какая ещё фирма? Да чтобы я, с вами… Да своего собственного внука… Да я щас вас всех тут…» Попытался было встать, но ничего не получилось – кроме противненькой водки «сине-зелёный» груз крепко прижимал меня к скамейке. «Да вы нас неправильно поняли! Мы не собираемся воровать вашу невестку, да притом с вашим внуком. Что ж мы не люди, что ли, не понимаем? Вдруг что случится! Нет! У нас к вам другое предложение». – «Интересно… – говорю. – Какое такое предложение?» – «Давайте мы вас украдём. Это будет небывалый и первый случай в мире. А? Гениально!» – «Ха-ха-ха! Эх, девчоночки мои, девуленьки! Меня надо было воровать лет сорок назад! Тогда бы был какой-нибудь смысл… Эх, были времена… Хотя…» Я захотел их обнять, как когда-то любил обнимать так, что у девок косточки хрустели. Но… силы не те, да и девчонки подвернулись крепкие, спортивные. По этим пока кувалдой не пройдёшься – шиш захрустят. «Николай Остапович, да вы и сейчас хоть куда. Чистый винтаж. А может, даже антиквариат. Мы за вас хорошие „бабульки“ срубим». – «Так вы меня продать решили, что ли? Или что?» – «Да нет! Мы лишь хотим узнать, сколько вы стоите? Вам разве не интересно, сколько за вас дадут?» – сказала та, которая была в синем платье, и так глянула на меня, что мои позвоночные диски неприятно заскрипели. Этим-то они меня и купили. А правда, сколько? Вчера чуть крыша не поехала, когда подсчитывал, сколько я на себе самом заработать смогу. Уф, даже в горле пересохло, как вспомнил. Наливайте, мужики!

– Ну ты даёшь, Остапыч! Прям в натуре банда? А пистолеты были у них? А «стрекозявки» красивые?..

– Остапыч, хватит жрать, давай дальше рассказывай, а то у меня водка не в то горло идёт от переживаний за тебя!..

– У меня самого позвоночник заныл, как эту в синем вспомнил. Девки, конечно, навороченные до предела. Такой «тюнинг», думаю, дорого стоит. Пистолей не видел, врать не буду. В общем, я согласился, но с условием: двадцать пять процентов – мне! Вроде как с клада. Прикинули мы с девчонками – у кого требовать выкуп. Выходило – только у жены. Остальным не до меня сейчас там. На нашей свадьбе я её выкупал – пусть теперь меня выкупит! Я им всё рассказал: «Подойти надо к женщине в бирюзовом платье – она одна там такая. Звать её Татьяна Алексеевна. Скажите ей, что если она меня не выкупит, то мне в этой жизни делать больше нечего! Застрелюсь!» «Синенькая» одна пошла. «Зелёненькая» сидит рядом, успокаивает. Водки откуда-то достала, поит помаленьку – видит, что я нервничаю сильно. Тридцать три года назад я будущую жену выкупил за сто рублей. Тогда это были приличные деньги. Полтора ящика водки или зарплата молодого специалиста. Ждали, мне показалось, очень долго. Пришла «синенькая» вся в соплях, на щеках тушь размазана, и говорит: «Послали нас с вами, Николай Остапович, так далеко, что мне, как культурной девушке, даже представить возбраняется!» Так и сказала. Я эту фразу до гроба не забуду. Вот тут-то тридцать три года нашей счастливой жизни и надавили на мой воспалённый мозг своей тяжестью. Подколодной змеёй выползла из серого вещества омерзительная мысль: «Разводись». Мозги совсем отключились. Как такое возможно? Она же говорила, что любит… Всё отдаст ради меня. Тараканами полезли подозрения… Значит, у неё сердце деревянное. Значит, я с бревном живу. Нет, всё! Развожусь! Решил, что так и будет. Пусть что хотят, то и делают. Кое-как встал и, не оглядываясь, пошёл к кафе. Хотел посмотреть в последний раз на ту, которая… Подошёл к боковому окну (к центральному входу ноги сами не пошли). Танцы были в разгаре. Бедного папку жениха никто и не думал искать. И вдруг в разноцветном хаосе светомузыки яркий луч выхватил бирюзовое платье и снова потерял. Несколько раз всё-таки яркий луч возвращал моим глазам это видение. Жена спокойно сидела с кем-то и выпивала. А меня дёргала: «Не пей… Пропусти…» Точно деревяшка! Вот оно, женское коварство. Всё решено. Надо разводиться. Но напоследок… Я обернулся, рядом стояла железная урна, вкопанная в землю. Как только сил хватило вывернуть её из грунта и поднять над собой. Ну, держитесь! Ещё секунда – и ненавистный стеклянный барьер рухнул бы… Но чувствую, кто-то держит крепко меня за руки, и голос страшный: «Дядя Коля, успокойся! Этим только хуже всем сделаешь! Давай мы тебя до дома подбросим». Точно. Держат меня Питер и Дэвид. Довезли они меня до самого дома. У меня оставалось с собой две бумажки по пять тысяч. Каждому по бумажке досталось. Расцеловал я этих милых ребят и поднялся в свою квартиру. Дома никого. В холодильнике стояла моя водка. Стакан «тяпнул» и уснул в маленькой комнате…

Остапыч откинулся на заднюю стенку кресла и тяжело выдохнул. Этот выдох прозвучал, как выстрел стартового пистолета. Фальстартов не было. Все загалдели одновременно.

– Ни хрена себе!

Это самое мягкое выражение из всех, прозвучавших за столом.

Смысла никакого нет повторять те ахи, охи и другие междометия, выплеснувшиеся из уст участников в дружественную атмосферу гаражного застолья.

Курящие закурили. Хозяин гаража разрешал всем курить у себя, хотя сам давно уже бросил. Некурящие выпили. Стали делиться впечатлениями от рассказа Остапыча. Ему, конечно, сочувствовали все, но к Алексеевне общего презрения не наблюдалось. Мужики, когда выпимши и в хорошем настрое, очень любят поговорить за жизнь, про женщин, про всё, что на язык попадёт. Каждый мужик в гараже да со стаканом – философ. Почти у всех – на любой случай – есть свои воспоминания. Вот и начали ворошить старые страницы своей памяти. Опять поднялся шум. Подытожил благородное собрание дед Витя. Он был своего рода третейским судьёй нашего кооператива, хотя ни гаража, ни тем более машины своей не имел. Прав у него тоже не было, да и не могло быть. Он пил более сорока лет. При социализме два раза сидел по статье за тунеядство и считался тунеядец-рецидивист. Жил тем, что сдавал бутылки, цветмет, мыл машины… Его надо было бы сдать в Академию медицинских наук – на исследование феномена здоровья. Я бы давно наверняка дуба дал, если б так пил, а ему хоть бы хны. Дед Витя привстал со своего места и выдал свою любимую поговорку:

– Раскудахтались тут. Не всё так плохо. Бывает хуже – проснёшься в луже и пить охота! – и выпил, кстати.

– Э, ребятки мои, это ещё не конец, – Остапыч, не поднимая глаз, погрозил пальцем кому-то на потолке. – Самое интересное было сегодня утром…

– А что? Ложился спать дома, а проснулся у «синей» «стрекозявки»? – подъелдыкнул хозяина один из таксистов.

– Дык, мужики, на вторую серию водки не хватит…

– Ой-ё-ёй! Что же интересней может быть после вчерашнего?

– Ну, перекурили? Передохнули? Недолго мучить вас буду – душа на волю рвётся! А утром было вот что! – Остапыч поудобней устроился в кресле, навалился телом на стол, чтобы уши слушателей максимально приблизились к его рту, и трагическим голосом начал рассказывать о том, что явилось последней каплей его желания развестись. – Утром какой-то козлёныш на мотоцикле прервал мой крепкий сон. Я, как проснулся, сразу стал вспоминать вчерашнее. Удивительно, но я всё помнил до самых мелочей. А вот душа… Мою добрую и любящую душу (я всех люблю) будто обмотали колючей проволокой: куда ни повернись – везде боль! Заснул по новой только тогда, когда этого байкера какой-то добрый человек выгнал со двора. По утрам, знаете, самые ужасные сны почему-то снятся. Приснился мне мой тесть, которого уже давно на этом свете нет. Но не сам он, извините меня, а его фотография (от тёщи вообще ничего не осталось). Вдруг эта фотография начала кашлять и заговорила со мной. Он мне такое рассказал… такое! Про Буратино все читали? Знаете и фильмы, наверное. Оказывается, папа Карло из подаренного ему старым столяром Джузеппе полена сделал не одну куклу, а две! Мальчика и девочку! Мальчика назвал Буратино, а девочку Буратаня. Брат и сестра. Первой он сделал девочку, но где-то не там струганул и отложил в сторону. Она могла только пищать. Буратино же начал разговаривать, будучи ещё в полене. Помните, когда папа Карло приделал ноги деревянному мальчику, тот сразу убежал от него на улицу. Старый шарманщик побежал за ним и не закрыл дверь в каморку, а вернулся – девочка тю-тю. Буратаня пропала. Поэтому про неё никто и не знает… Городок, где происходила эта история, был портовый и находился на берегу Средиземного моря. Именно в то время у причалов порта стояло российское торговое судно. Боцман с этого судна и подобрал на улице Буратаню. Взял с собой. Через некоторое время, уже дома, они поженились. Мой тесть и был тем боцманом. А вскоре у них родилась дочка – Татьяна Алексеевна, жена моя…

– Ну, Остапыч, ты даёшь! Как могло такое получиться-то? Как они поженились? Она же это… того… деревянная! А?..

– Ты, Андрюха, зелёный ещё! Слушай меня внимательно. Из деревяшки можно сделать человека! А вот если человек превращается в дерево – трындец! – вытирая пот со лба, изрёк рассказчик. – Ты вот сколько жену ищешь? Неужто тебе лишь брёвна попадаются? А?..

– Выходит, так, – лицо у Андрюхи после непродолжительной паузы приобрело довольно идиотский вид.

– Лет двадцать ничему в этой жизни не удивляюсь. А тут… Да…

– Я чё подумал-то, Остапыч! Значица, ты в какой-то степени племянник Буратино… Ага? – сказал дед Витя, и взоры всех сидящих за столом уставились на нового родственника знаменитого деревянного человечка.

У хозяина гаража от такого вывода даже капельки пота, катившиеся по лицу, приостановили своё течение. Не по кому попало ползли…

Остапыч встал во весь рост, согнул кисть в кулак и стукнул себя по лбу костяшками пальцев. Раздался глуховатый негромкий звук. Все напряжённо смотрели на происходящее. Затем кулак медленно опустился, и костяшки несколько раз хряснули по деревянному столу. К радости собравшихся, они услышали совсем другой, более звонкий и более громкий звук. Все облегчённо вздохнули. Остапыч вынул из кармана платок и стёр с лица новоявленных почитателей своей скромной персоны. После сел в кресло и со счастливыми глазами дёрнул кружку полушампанского. Зазвучали бурные аплодисменты.