Альманах «Российский колокол» №3 2020

Альманах

Связь времен

Мне Гамлета писать бы, друзья.

В. Высоцкий

Тогда была у нас эпоха из эпох…В космическую высь вовсю вели полеты…Но кто в поэзии был истинно неплох?Не эти же официоза рифмоплеты.И тот, кто заслонял желанный неба сводТворцам, мыслителям, стихам Высоцкого,Теперь до самой смерти славно доживет,На Соловки позорных дел не сосланным…И мне иного зла эпоха не благоволит,Выпрашивает мзду за слог мой в публикациях.Хоть предъяви им славы будущей гранит,Дельцы моих времен не станут каяться…Они и в будущем сподобятся кивать,Любых эпох успешные любимцы,Произнося про сгинувший талант словаКрасивые, как блеск медалей проходимцев.А я кричу везде, что буду знаменит,Что мне пора за Фауста, за смыслы мира взяться.Но неподъемного молчанья монолитНа сердце мне поставлен… В небо не подняться….

Вера Горт

Киевлянка до 1973 года. А потом уже в Хайфе и под Хайфой – в Атлите.

Киевская школа № 135, учительница речи (а значит – и вещи, и знака вещего) Эвелина Шорохова – важнейший персонаж из повести жизни Веры Горт, ставшая в 2000 году редактором и корректором ее «Книги Псалмов».

Горьковский институт водного транспорта… Чертежи… Корабли… Ребята и девушки.

Киевский судостроительный завод «Ленинская кузница», «семейное» ее предприятие, так как отработали на нем в сумме сто лет: дедушка, папа, мама и сама Вера.

Супруг Веры Александр – первый и наипридирчивый критик ее текстов – промышляет электричеством.

Дочь Мейталь (что по-русски означает «Росинка») – красивая, 39-летняя…

Из друзей особенно любит преданных, из стран – особенно Грузию, в честь которой написала сонату (словесную, конечно), пересказала (чтоб не произнести бранное слово «перевела») часть эфемер Галактиона Табидзе. Книжица «ЭФЕМЕРЫ» включила и ее собственную «Сонату Грузию».

Третье издание «Книги Псалмов» (царя Давида, жреца Асафа, трех Кораховых сыновей-певцов, Моше-пророка, царя Шломо, Эйтана-мудреца) вышло в 2015 году. Вера извлекла из-под спуда молитвенности Псалтыря их поэзию и выдала ее на-гора современным бытовым и одновременно романтическим слогом, сохраняя верность смыслу, объему строфы и, за редкими обоснованными исключениями, букве. Книга получила премию им. Давида Самойлова.

И вот наконец-то ее собственный поэтический сборник «Вещи и Вещицы», включивший в себя все, что сделано ею на сегодняшний день.

Живет в Атлите под Хайфой. Окна – на уровне крон кедровых сосен.

Тахана Мерказит

Центральная Автобусная Станция

1

Июль изранил и обжег Израиль.А при жаре —как при царе:прогон сквозь стройпод шомполами солнца – в ад из рая —полуденной порой.Вот древо цеэла в кровавых клочьях.Ах, что с его спиной… Ах, как клокочетв сутулых поротых полушарахс повальным выплеском из рваных почеккровь… Кровь!.. А не шарлах.Как были сизы киевские парки!..Полны то снежных, то туманных глыб,но с неких пор, пастельный мир забыв,я хайфская, где все посадки – ярки.Здесь не найти холодногаммной грядки,лишь пламенные, василек здесь – миф.Глаз рвется к морю с круч, но при оглядкенаотмашь алым бликом бьет залив.Асфальт тягуч – прихватывает пятки.Подножка. Надпись: «Хайфа – Тель-Авив».В автобусе – мороз. Снаружи – кроныказненные!..Мне хоть бы сквозь стеклотончайшими перстами взгляда тронутьих души в гнездах ран, чтоб злу назлодосталась им предгибельная ласка!Дотягиваюсь – нет, не кровь, не краска,а лепестки!.. От сердца отлегло.

2

За нами – порт, где каждый трюм, по слухам,догнавшим нас, хоть мы и резво мчим, —покачивается китовым брюхом,столь перегретым, что почти живым;заразна жизнь! – и мертвые товарына днищах стали на подъем легки:меняют позы, ломятся из тарыи перекидываются в грузовики;а те, рыча, стоят уже на трассе;пеньковые канаты в кузовахна бухтах привстают, как кобры, в трансеот редкостного счастья оживать,заглядывать за борт в соседний кузов,таких же полный такелажных грузов,чтоб в параллельной гонке наконец,под перестук двух дизельных сердец,с соседским вервием связаться в узел,навстречу им рванувшимся с колец.

3

Рекой-шоссе плывут стволы секвойи:полтуловища на прицеп легло,ствол на стволе, они как плот двуслойный,их двое, двое, двое, двое, двое…Сук одного фиксирует дуплоствола другого, чтоб при встряске врозь ихне повело.

4

Овечьи шкуры, хлопок из Египта…Я – слишком я, я слишком в сторонебыла от груд и ворохов… от флирталегчайшего… с созданьями извне…Рекой-шоссе плывут тюки и кипы.Я чую их нечужеродность: в них бы —в горячих, в пухлых – затесаться мне…Ведь Щупальце Небесное за темяменя из всяких скопищ – знай одно —лишь беспощадно извлекало, носегодня я со всеми, я со всеми,я вхожа в ход вещей, я заодно!!!В мешках и в бочках тесно и темно:там шепчется подсолнечное семяи друг о друга плещется вино…

5

С хребтов, готовых к возрожденью туров,в реку-шоссе впадают речки троп,неся кибуцные поделки лучших проб:от шлепанцев до шляп и абажуров,от вентиляторов до вееров…Из-за границ, оставив дома пяльцы,струится шелковый материал:халаты переливчатого глянца,на них драконы в полный рост. Непалих скрупулезно гладью вышивал…Центральная Автобусная Станция —всему привал.

6

Все остановится, застрянет на асфальте,на досках, на ладонях, на лотках…«Аз кама? Кам юкаллеф? Кванто вале?Почем?» – «Ей-богу, даром! Ах, оставьте!» —на четырех веселых языках…Что ж до секвой, то те еще не вскореокажутся в кишащем вещном скопе,они еще прилягут на станок,где их нарежут мелко поперек,они пойдут на столики под кофе,под шахматы, под локти, под пирог…

7

Задремываю…В полусне внезапномне три плюс три, а маме – тридцать три.Мы в Сочи. Мы уедем послезавтрав осенний серый Киев… «Ма, смотри,какие листья падают на гравий!»Оранжево-малиновый гербарийя привезу в подарок школе… Бризих шевелит, кружит… Сто первый листмолю ее поглубже спрятать в сумку,уж та полным-полна, и, пряча взор,мать тайно потрошит ее – в упорне видя на моей мордашке муку,отборный ворох возвращая в сор…Она – мулатка, мама… Не загар литому виной? Нет-нет, густой копнойобрывки жженной плиточной спираликлубятся у нее над головой…(Сравнение могло быть и пометче:ее курчавость проволочной мельчеи металлических витков полегче…)Она застыла на скамье, одна,курортным отдыхом опалена,на ней был белый сарафан, и плечижглись парой фитильков из белой свечки…Я любовалась ею, мной – она…Невесть откуда взявшись, некий сударьприсел на краешек ее скамьи:по-царски прям, Романов впрямь, стиль, удальугадывались в нем, вмиг безрассудноя избрала его главой семьи.Он не кивнул нам, не взглянул и мелькомна женщину, которой так под статьпришлась покатость парковой скамейки,не расхвалил ей дочь пред тем, как встать…Не юн, не стар, но, с тростью не по моде,он был одет не по погоде в плащ —киношный лорд… Он думал: «Дождь? Нет, вродебезоблачная синь!.. Зенит горящ!»Он не сказал нам «здравствуйте!». Назавтрав курсовочной столовой нашей завтрак.Мы оказались за одним столом.Мы ели: мама – молча, я – с азартом,куражась, хохоча с набитым ртом,за вилку взвитую цепляясь бантом…Мы были за столом – как за бортом…Бог нас не спас… Лорд настоял на том…Она была красивей, я – отважней…Дендрарий, полный листьев, стал бумажней…Ей – сак, мне – узел из подстилки пляжной,как будто мы готовили побег.Из Сочи мы уехали с пропажейбылой любви друг к другу и к себе…

8

Спохватываюсь…Пестрая орававещей, вещиц въезжала в Тель-Авив,они держались цепко – вида вид,при выгрузке паруясь – се ля ви!Нашествие любви! Любви облава!Нагромождение любви!!!

9

Толпа шумела,шаталась, жалась, превращалась в ком…А ты был не таким, как все кругом.Ты был в толпе последним из шумеров,владевших клинописью как клинком,из тех поэтов, что своим стихомвсего острей самих себя увечат.В тепле толпы дозрела наша встреча.Автобус твой причаливал к толпене с севера, как мой, а… с Междуречья!..Чтоб в центре рынка – в гуще человечьей —меж стоп твоих застрять моей стопе…