Алмаз, погубивший Наполеона
Шрифт:
— Мадам, я слышал о ваших подозрениях. Я слишком честен, чтобы позволить вам выйти замуж за того, кто способен на убийство. Мой брат… Ах, Мадам, я вижу, вы кусаете пальцы, — сказал король, сидевший в кресле. Мадам сидела на кресле без подлокотников — на стуле.
— Сир, ни у кого на свете нет рук более отвратительных, чем у меня, — сказала Мадам.
— Если вы не будете их глодать, клянусь, они станут лучше. Мне донесли, что вы отказались от вашего врача.
— Сир, я никогда не болею, а если чувствую себя плохо, то прохожу пешком пять-шесть лиг и излечиваюсь. — Мадам ощущала аромат амбры, который не совсем перекрывал дурной запах из его рта. — Я не одобряю ни слабительных, ни рвотных средств, ни кровопускания. Ко мне никогда не приглашали врача, и мне не пускали кровь. Я ем свою добрую немецкую пищу. Кислую капусту, копченую грудинку и белокочанную капусту.
— Мне бы хотелось попробовать вашей кухни, — сказал король. — И я буду гулять с вами, ибо никто здесь не любит ходить пешком, особенно мой брат, у которого слишком высокие каблуки. Я покажу вам чудеса Версаля. Еще я слышал, Мадам, что вы начали учиться верховой езде. Как-нибудь вы должны поехать со мной на охоту.
Таким образом, убийство Генриетты Английской было забыто, и мысли короля обратились к немецкому салату с копченой грудинкой, савойской капусте и блинам с копченой селедкой.
Если король был солнцем — а он им был, — то Месье был луной, бледной и все более равнодушной. Когда Мадам обвивала его руками, ей казалось, что в ее объятиях косточки его вот-вот сломаются, как тонкие зимние веточки.
Месье не любил, чтобы к нему прикасались, когда он спит, так что Мадам приходилось лежать на самом краю. Однажды она свалилась с кровати, совсем как какой-нибудь мешок.
Вскоре Мадам стала умелой наездницей и, обжигая кожу на солнце, скакала верхом с пяти утра до девяти вечера, делая перерыв только чтобы поесть и облегчиться. Это позволяло ей, пренебрегая этикетом, весь день оставаться в костюме для верховой езды — большой мужской парик, который часто сидел немного криво, треугольная шляпа, мужская большая шейная косынка, завязанная бантом, и камзол, поверх которого надевался мужской сюртук с длинной basque, [12] с побрякушками, бахромой, кружевами и лентами, завязанными узлами на мужской манер. Она представляла собой яркое зрелище.
12
Баска, фалды (фр.).
Мадам смотрела на королевский двор так же, как смотрела на природу, будучи ребенком, когда жила в горах и поедала на рассвете вишню и хлеб. Она видела, что прегрешение против природы, называемое «модным грехом», было распространено по всему двору. Мужчины любили мальчиков, женщины любили друг друга и открыто говорили о своих страстях. Мужчины отправлялись в военные походы со своими любовниками и делали это с радостью.
В феврале 1672 года, спустя несколько месяцев после свадьбы Месье, король спросил у брата, о чем говорят в Париже. Месье ответил, что говорят о шевалье де Лозене, сосланном за любовь к Месье.
— Так вы все еще думаете об этом шевалье де Лозене? Будете ли вы благодарны тому, кто вернет его вам?
— Для меня это было бы величайшим наслаждением в жизни, — ответил Месье.
— Ну, в таком случае я доставлю вам это наслаждение. Я сделаю еще большее — назначу его фельдмаршалом в армии, которой буду командовать.
Месье бросился к ногам короля, обнял его колени и приник к руке долгим поцелуем.
В то время Мадам еще была счастлива в супружестве, потому что могла делать почти все, что ей хочется, и Месье был к ней добр. Он приходил в ее апартаменты, где они проводили многие часы, сидя в креслах друг против друга и беседуя о родословных. Каждый знал генеалогию, простиравшуюся на многие поколения, а также и всех незаконнорожденных отпрысков своего рода. Иногда Месье, глядя на Мадам, сидящую верхом на лошади в костюме для верховой езды, думал о ней как о большом белокуром немецком мальчике.
Он велел сшить для нее красное платье по собственной модели. Он принес ей маленькую баночку с румянами. Он придумал крем, чтобы кожа ее стала такой же белой, как у него. Месье очень любил все улучшать и достроил Пале-Рояль, в котором они жили, когда приезжали в Париж. Месье нравилось опекать ее по пустякам. Он теребил ее локоны и наклеивал ей на лицо шелковые мушки в виде полумесяца, звезды или кометы. Мадам поворачивалась, посмеивалась и разрешала делать, как ему хочется. Закончив, Месье соглашался с Мадам, что ей лучше смыть румяна с лица.
Мадам ездила с королем на охоту, в том числе и на соколиную, и двор видел, что она в фаворе. Это сделало ее модной; это превращало в золото все, что она делала. Она ходила на субботнее m'edianoche, [13] молясь с королем в комнатах Атенаис де Монтеспан. Она часто бывала там третьей, потому что король любил стравливать двух женщин друг с другом, и часто следующая любовница становилась служанкой предыдущей.
Мадам гуляла с королем по всем садам Тюильри, поскольку остальные придворные хромали либо начинали задыхаться после нескольких шагов и редко покидали свои портшезы. В холода она надевала старый плащ из меха соболя, и все ей подражали. Король играл для нее на гитаре, и двор больше не смеялся.
13
Разговенье в полночь (фр.).
Потом Мадам затяжелела, и ее носили в шезлонге. Прошло пять лет, а Месье по-прежнему был внимателен к ней, и они жили в согласии. У них родился сын, потом еще один, Филипп Второй Орлеанский, тот, кто станет регентом Франции и купит бриллиант. В то самое время, когда Филиппа пеленали и на него был надет grand cordon, [14] король предавал огню и мечу родину Мадам, Пфальц. Наконец у Мадам родилась дочь, после чего Месье оставил ее ложе навсегда. Мадам, которой тогда было двадцать четыре года и которая устала от лежания на краю кровати, сказала, что не возражает, покуда он добр к ней.
14
Орденская лента через плечо (фр.).
В 1675-м, когда Мадам болела оспой, Месье ухаживал за ней день и ночь и писал ее брату: «Я думаю, что от начала мира не было более совершенного брака, чем наш».
Такое было возможно, скорее всего, потому, что при нем оставались его любовники и он был порабощен ими. Ее врагов — шевалье де Лоррена и маркиза д’Эффиа — объединила Елизавета де Граней, любовница обоих, надзиравшая за дочерью Мадам. Они увивались вокруг челяди Мадам, вызывая всяческие неприятности, и это стало для нее мукой. В то время ее сын Филипп был всего лишь одним из маленьких принцев, бегающих по дворцу в платьицах. Он был хрупок и осторожен. В часовне маленький принц, опускаясь на колени, как правило, падал. В четыре года у него случилось что-то вроде приступа апоплексии, который привел к ухудшению зрения. У него объявилось косоглазие.
Король терпимо относился к тому, что Мадам живет по-своему, к ее язычку, ставшему теперь даже резче, чем у других. Двор ездил в Версаль на праздники, длившиеся по несколько дней, хотя сам король уже не танцевал в балетах. Ему было пятьдесят, когда он впервые явился, как солнце (родившись в воскресенье, он и умрет в воскресенье, как это часто бывает). Во время одного из праздников он сошел по шитому золотом шару, густо усыпанный рубинами, и в короне на его золотой голове сияли рубины и жемчуга, и белые перья, и солнечные лучи — бриллианты. За сим следовала череда Очарованных островов, аллегория славы его царствования, в которой Франция представлялась наследницей Греции и Рима. Его тогдашняя любовница Луиза де Лавальер скакала на Варваре, стоя прямо на голой спине коня, правя одной только шелковой уздой. Этому ее обучил некий мавр, один из конюхов короля. Однако, разумеется, настанет день (каковой настает для всех фавориток), когда король пройдет через ее комнаты по дороге к Атенаис. Но отставленная фаворитка, как и все прежние, будет надеяться на возвращение его милостей.