Алмаз сознания
Шрифт:
Погибаю сейчас в самом прямом смысле…
Странные, ужасные, кошмарные вещие сны случаются со мной. Они сбываются.
Снилось, что меня заколачивают живого в гроб, — мне было душно, и в жуткой, отчаянной безысходности я закричал, что ещё живой! И проснулся от собственного крика.
Когда я нахожусь в просоночном состоянии, часто слышу, как по ночам ходит по комнате какой-то зловещий призрак. Шаги его гулкие, решительные, грозные, беспощадные. Вот приближаются ко мне эти страшные звуки его шагов… Склоняется надо мной страшный силуэт и обнимает меня своим противным жаром. Это — Демон разрушения. Задыхаюсь от его объятий, весь сжимаюсь в ужасе…
Ещё сон: явственно слышу колокольный звон и тихий размеренный голос священника.
Умираю я. Всё во мне должно умереть — таков путь. Не умрёшь — не воскреснешь к новой, духовной жизни. Но как больно, жутко, тягостно, мучительно умирать своим сознанием!.. Словно рубят на части твоё живое тело: сначала отрубают руку, потом вырывают зуб, потом ногу…
Отмирают мои страсти, духовные желания и планы…
Примитивно устроен человек: он отвращается и в страхе бежит от любого страдания, и тянется к всевозможным удовольствиям.
Я уже ничего из эзотерики не читаю и никуда уже не стремлюсь. Но Странник оставил во мне надежду, которая, как маленькая свечечка, то теплится в моём сознании, то затухает, тлеет, то вновь возгорается…
И слышится, всё слышится мне тихий, знакомый голос в тиши: без распятия нет воскресения…
И в самом деле каждый новый день для меня, как повторное распятие на старом кресте — ежечасное преодоление боли, душевное усилие, сопротивление. Душа не приемлет это.
И ещё — приходиться быть — стал я философом. Абстрактный Философ — мой новый мудрый Учитель. Он спокоен и отстранён от жизни. От его головы исходит невидимый рассеянный умиротворённый серебряный туман. Новый учитель не от мира сего, он погружён в пространство возвышенных одухотворённых мыслей и идей. Они витают высоко в воздухе… И я с надеждой устремляюсь туда, — вдруг с духовного Неба засветит…
Ухожу в леса. Брожу босым по дорогам под солнцем, под звёздным небом. И падают, падают откровениями сверху огненными стрелами и мягкими звёздными вспышками мне в голову неожиданные мысли. Они по ночам откликаются откровениями в моих снах. Сколько философских, оригинальных идей и озарений о жизни и космическом бытии меня посещает! От такой глубины голова кружится, дух захватывает! Какова же сила индивидуального света сознания, и в какие космические дали оно способно распространять себя — всё и вся мыслью своею простреливаешь! Думаешь уже не о своём мелком ограниченном «Я», а о судьбах всего человечества, проникаешь на уровень планетного сознания, постигаешь возможный исход всей планетарной системы, перепрыгиваешь на масштабы вселенной… Ух!!! Ещё шире растекается моё сознание: проникаю в такое непостижимое и запретное, что боюсь сойти с ума… Ай, да мой новый учитель-Философ! Черпаю удовольствие в интеллектуальном труде. Лишь отрешившись от мирской суеты и возможно постигать жизнь! В этом и окружающей природе нашёл я отдохновение от своих духовных страданий. Именно природа поддерживает во мне едва теплящуюся жизнь…
И, конечно же, спасает моя рукопись.
Иногда захаживаю к своему соседу-еврею, шестидесятилетнему, лысоватому Грише. Когда он трезв, то вполне разумен. Но повязал, скрутил его пожизненно Зелёный Змей, и нет мне никакой возможности ему помочь, потому что погибаю сам… Страдает Григорий, горит в огне алкогольном. Высыхает его тело, и хочется ему пить, пить всё больше и больше. Но не насыщает деревенская самогонка. И заливает в себя мой сосед всё новые и новые порции. Он подкупает меня своей искренностью, откровенными рассказами из своей жизни и пьяной добротой. Часто он угощал меня плодами со своего огорода, потому что на моём участке всё созревало гораздо позже. Жаль Гришу… Оба мучаемся: он от одного, я от другого.
Жила с Григорием и его возлюбленная, — женщина его возраста по имени Любушка. Оба они вместе крепко, запойно пили. Любушка характер имела добрый, незлобливый.
Попали мы с Гришей в ад, к самому дьяволу (мне тоже было за что). Сидим у него в просторном зале. Стол для нас накрывают. Прислуживает нам человек с обугленным, голым черепом. Сам Дьявол сидит перед нами, — грозный, бесстрастный воин с доспехами и внешностью монгола. Пронзительные щелки глаз. Думаю, взять и проткнуть его кинжалом. Но тут же испугался, он же, думаю, сволочь, понимает и читает наперёд мои мысли. Подали блюда. Стол бедный. Грише самогонки наливают, на закуску селёдка. Я не пью, обстановку изучаю. Кругом слуги дьявола.
— Ну, вот, — говорю своему соседу, — влипли мы с тобой. Говорил же я тебе, нужно духовно очищаться. И в свойственной мне оптимистической манере: — Поживём-увидим, ерунда, — прорвёмся!
Всегда пьяный Гриша любит рассказывать мне про свою жизнь в деталях и откровениях. Она интересна. Мы спорим о Боге, о том, есть ли жизнь после смерти. И я пытаюсь аргументировано излагать ему свои мысли про то, что всё есть: и Бог, и загробная жизнь…
Иногда Гриша соглашается с моими доводам и принимает существование Бога, но уже через час в нём берёт верх его стойкое, неукротимое материалистическое начало. Понимает, что губит себя, истязает, погибнет скоро, но мировоззрение не позволяет закричать о помощи и спасении.
— Я — сомневающийся в том, что есть какой-то Бог, — говорит о себе Гриша. — Если он есть, и меня ожидает ад и вечные муки, почему же мне Бог не являет себя и не даёт возможности моего спасения? Не ужель, так жестоко устроен мир?
— Бог не насилует волю человеческую. У человека всегда есть выбор познать или не познать Бога, — отвечаю я.
— Гриша, — говорю соседу, — когда-нибудь я напишу про тебя и увековечу твоё славное имя…
И ещё я полюбил двух его очень умных собак. Они как люди, а порою лучше. С ними можно даже разговаривать, и они всё понимают. Один — пёс-дворняга с чёрно-белой шерстью, вытянутая остро морда, как у колли, — очень простодушный, верный, добрый и преданный. Другая — немецкая овчарка палёно-рыжей масти, — грозная для чужих, но спокойная и ласковая для тех, кого принимает…
В пьяном угаре Гриша грозится покончить с собой, но его удерживают милые и преданные друзья, — не на кого оставить собак… И ещё у Гриши появился белый котёнок-подросток. Очень смешной!.. По ночам часто вижу, как белеет его снежный комочек за деревней в траве. Ну, куда же ты так далеко забежал? Не ровён час, станешь добычей совы или коршуна! И я забирал котёнка к себе в избу гонять мышей, которые мне периодически досаждали.
Многое в деревне я полюбил. Особенно, то сокровенное, трудно постижимое умом, что разлито в окружающей природе. Бог создавал этот мир с любовью! Стоит только длительно побыть наедине с окружающим миром, как открывается странная, непривычная мне, городскому жителю, картина. Всё-всё вокруг живое! Всё наделено неповторимым и разнообразным сознанием. Живые существа — лес, речушка, ветер, деревья, озеро, — у каждого есть свои мысли, настроения. Даже дороги русские, по которым мне полюбилось бродить бесцельно, как Странник, — живые!
К этому странному странничеству, кажется, приобщил меня Старец. Уходишь не для того, чтобы куда-то дойти, придти. Сама по себе ходьба становится целью, достижением, живым бытиём и даже неповторимой радостью существования. Будто в самой природе и в этих бесконечных русских дорогах запрятан сам Бог, и ты шагаешь идёшь не к ближайшему лесу или деревеньке, — а находишься на пути к самому себе, к своей сокровенной духовной сути…
И всё-таки, хоть и тягуче-медленно, очень для меня медленно, но на природе восстанавливается, излечивается моё тело, притупляются боли, оживляются органы, отступают болезни.