Алмазная реальность
Шрифт:
Шарада.
Одно понятно: Шеп и лысый Трансрэйл не поделили нечто важное и нужное. Типа алмазных НЕРвов, только не их, конечно, потому что НЕРвы – это уже секрет Полишинеля, а вот чип, который обретается у меня в кармане, достоин внимания. Я огляделся – вроде никого, нагнулся, поднял плоский камень, которыми была вымощена дорожка в цветнике Маши, выковырял под ним ямку и положил туда чип, завернув в большой лист какого-то цветка. Вернул камень на место, притоптал ногой. Ничего не заметно.
Вот так и будем
Главное теперь, чтобы на нас снова не вышли. Интересно, каким образом я буду готовить свой материал для Хьорта? И до материала ли мне теперь?
Ну что я за человек! Стоит приступить к своему непосредственному делу, как появляются трупы, секретные агенты, таинственные микрочипы… Я, наверное, притягиваю их к себе, как магнит.
Связаться бы с Артемом… Нужно спросить у Мартина. Может быть, у него есть каналы связи. Это сейчас самое разумное, что мы можем сделать.
День прошел как-то незаметно В полубреду, в полуобмороке.
Свет едва пробивался сквозь плотно закрытые глаза. Поездка на такси, странного вида шофер, показавшийся знакомым, любвеобильная толстуха, доисторический дом… Все через непрозрачную стенку тумана.
Чем-то меня лысый крепко наколол. Как он там говорил? «Нервы – это тонкий предмет, с которым нужно обращаться очень осторожно». Видимо, не соврал. Чувствительность левой руки еще не вернулась в полной мере. Иногда от локтя к ладони пробегали колкие иголочки, словно кто-то легонько хлестал еловой веткой. Пальцы сгибались с ощутимым усилием и словно бы не до конца, ненадежно как-то.
Вуду отделалась фонарем под глазом, разбитой губой и прикушенным языком. Ей повезло, вырубилась сразу и надолго. А вот на мне лысый слегка оторвался. Большой специалист. Будь у него побольше времени, разложил бы мое сознание на отдельные частицы и волоконца. Рассмотрел бы детально, а собирать не стал. Даже убивать бы не стал, наверное. Одним сумасшедшим больше, одним меньше… Без разницы.
За окнами день медленно плавился в лучах солнца.
Из рук медленно вытекала холодная боль.
Растревоженные нервы заставляли тело колотиться в ознобе.
Ближе к вечеру добавились странные галлюцинации.
Стоило закрыть глаза, как на внутренней поверхности век возникал лысый и вел со мной душещипательные беседы.
– Знаешь, старик, – говорил он, – ты мне симпатичен. Точно тебе говорю. Верь мне, брат, уж я-то тебя не обману. Мы с тобой столько прошли…
– Сколько? Сколько прошли? Что ты несешь?.. Бред… – отвечал я.
– Может быть, ты и прав, – легко соглашался со мной лысый, сосредоточенно массируя себе лицо, покрытое нездоровыми разводами. – Может быть, это бред. Но если нет? Если нет?! Подумай об этом, брат. Нервы – штука тонкая…
– Тамбовский
– Конечно. – Лысый-бритый удобно развалился в кресле. – Конечно! И волк мне тоже брат, и я брат волку своему. Все люди – животные. Ими невозможно управлять. В этом корень всех бед, зло великое. Верь мне, брат.
Он сминал свое лицо, как маску, крепкими пальцами, словно стремился снять ее, сорвать, как душащий противогаз.
Мир вокруг нас стал сверкающим, как паутина в солнечный день. Трещал, плавился.
Лысый встал, простерев руки надо мной, закричал:
– Дабы поняли сами, что они – есть скот, и только! Ибо участь сынам человека и участь скоту – одна и та же им участь: как тому умирать, так и этому умирать! – Затем он наклонился к самому моему лицу, и сквозь зловонное дыхание разложения я услышал: – Так было всегда, понимаешь, брат? Всегда так было! Люди, как скот, умирали, умирали, умирали-рали-рали-рали, пропадали-дали-дали-дали…
Звук дробился и множился, натыкаясь на многоугольность пространства.
Я закричал:
– Так что пользы человеку от всех его трудов?! Тебе что нужно?!
– Спасения, брат, спасения! Оглянись, посмотри вокруг открытыми глазами! Безумцы, маньяки, мутанты… Мутная грязь незаметно закрывает нас с головой! Люди пляшут под руку со смертью. Повсюду только гробы, гробы… Мерзость и грязь! Все мы – гнием заживо в наших уютных гробах! Верь мне, брат!
Он тянул кожу лица вниз, с сухим треском открывались раны.
– Смотри на меня, брат. Потому что я – это ты. Это все ты… А ты – это все они. Стадо скотов, мечущееся от края к краю. От пропасти к пропасти. Почему? Спроси меня, брат, спроси!
– Почему? – выдохнул я.
– Сверхчеловек давно уже умер, на его место встает сверхчеловечество! Те, кто станут понятны и понимаемы, уверены и спокойны, сильны своим единством, смогут наконец перейти через пропасть. По канату из Его нервов, не заботясь о том, куда поведет следующий шаг. Только они спасутся, остальных ждет смерть…
– Почему?
– Потому что будут подчинены одной Его воле, а значит, будут с ним едины. Будут едины с тем, кто уничтожит мир, чтобы очистить его. Новый Потоп, новый Ковчег, новый Ной.
С треском лопнула кожа. Чем-то гадко завоняло… Лысый сорвал с себя лицо, как резиновую маску, обнажив голый череп, покрытый прожилками вживленных электродов. Черепная кость плавно перетекала в печатную плату.
Я очнулся только ночью. В комнате было темно. Под боком, свернувшись теплым колечком, спала Вуду. Перебралась таки…
Таманского видно не было. Господин журналист куда-то рванул, его, как и волка, ноги кормят… Ну, может быть, и нароет чего-нибудь. Даже ночью…
Спать не хотелось совершенно.