Алмазная скрижаль
Шрифт:
…Прошел час. Он тупо смотрел, как прыгает секундная стрелка, ползет золотая минутная и вяло движется часовая, похожая на раздвоенное жало. Часы тоже наблюдали за ним сквозь узкий алый зрачок. Ввалились охранники и вновь повели его по подземным коридорам. Через десять минут Вадим оказался на пороге просторной комнаты, точнее кабинета добротно-сталинских времен. Лампа зеленого стекла, массивный стол с суконным верхом в пятнышках выцветших чернил, малахитовое пресс-папье – все основательное, с памятью о большом хозяине. Вот только окон нигде не было. На стене – грубовато-изящный
За столом сидел человек, явно не принадлежавший миру допотопных мастодонтов, окружающих его – добровольного изгнанника электронной вселенной. Он сделал знак пальцами, потное, пыхтящее от избытка сил сопровождение удалилось. Тем же полукруглым жестом бледных рук он предложил Вадиму сесть в высокое кресло напротив. Тот лишь мотнул белокурой головой и остался стоять.
Человек за столом пристально всматривался в лицо Вадима, надеясь смутить пленника своим немигающим, не отражающим света взглядом. Это был брюнет с печальными прозрачно-карими глазами тоскующего шимпанзе. Лицо, и без того узкое, обрамляли лаковые, курчавые бачки, длинные маслянисто-тяжелые локоны свободно лежали поверх узких покатых плеч. Наглухо застегнутый в сюртучок с серебряными пуговицами, он походил то ли на тореадора, то ли на участника траурной процессии с вороными конями и плюмажами. Кончики бледных пальцев были округло соединены, словно в ладонях он держал прозрачное яблоко. Глядя на эти руки, Вадим почувствовал тоску пленного зверя. Поигрывая пальцами, человек заговорил:
– Я часто вижу сон о рубиновой чаше, алые грани ее мерцают, словно в ней играет живое пламя. Это Грааль – чаша с божественной кровью, с живой, терпкой, упоительно-сладкой кровью… Лучшая кровь – свежая кровь ребенка, или капля небесной просфоры, потом кровь врага. Затем священника или верующих, кровь зверя в последнюю очередь.
Теперь Вадим узнал этого человека, ряженного под тореадора…
– …Но Грааль, мой Грааль, разбит, его капли рассеяны подобно железным опилкам среди серого песка.
Теперь человек был виден в профиль, тот самый профиль с вечно настороженным носом и обрезанным ухом рептилии, что набросала на мятом клочке бумаги художница Хорда.
– Я хочу, хочу быть милосердным, но ненавистью кипит земля под моими ногами. И вознесу я меч, и камень в сердце Земли будет расколот!
Вадим молчал, стоя по-бойцовски крепко, вперед плечом. Актер в черном сюртуке не ждал аплодисментов и паузу выдерживал гениально; пальцы его были готовы хрустнуть от невыразимой муки.
– Яков, или Террион, не знаю, как вас там…
В лице хозяина кабинета на долю секунды мелькнули испуг и изумление, он судорожно сцепил пальцы и устремил на Вадима тяжелый неподвижный взгляд. Видимо, Вадим грубо нарушил правила этого кабинета. Он на секунду обыграл его, теперь главное заболтать этого «тараканьего царя», не дать ему опомниться. Вадим усмехнулся:
– Яша Блуд… Блуд – это «кровь», у вас очень редкая фамилия, маэстро… Я должен сейчас же увидеть девушку. Вам понятно?
Человек в черном вздрогнул и встал из-за стола. Ростом он был непропорционально мал, словно голени его были подпилены на треть.
Вадим сверхчувствием влюбленного понял, что тот не знает о Лике и скрывает свое недоумение. Блуд снова опустился в кресло, мерцая черными, переливчатыми, как антрацит, глазами.
– Разумеется, но сначала выполните наше условие. Нам нужен коридор…
– Только после того, как увижусь с ней.
Блуд поморщился с досадой.
– Что вы торгуетесь, как баба на базаре? Мы отпустим ее и вас сразу же, разве что попросим проводить нас к живописным местам…
– Зачем вы хотите попасть в «коридор», если вас туда не приглашают?
– О, это давняя история. Вы понимаете, что это значит – быть первым?! Первородство – превысший дар Бога. С первыми детьми родители всегда очень жестоки, и мы, духовные первенцы, близко знакомы с жестокостью мира… Но мы успели сыграть на опережение и разделить мир мечом Разделения. Ваша раса ослабла в пороках и распрях и больше не может владеть Стелой Откровения, Камнем Царствия. Отдайте нам «коридор», и мы заменим вас в священном карауле у Камня. Мы построим новую иерархию мира.
– Вы думаете, Бог утвердит ваш людоедский порядок? – ледяная злость наполнила Вадима.
– Как поспешно вы судите о будущем, – с упреком усмехнулся «кабальеро». – Мы воздвигнем нового бога, и все поклонившиеся ему найдут свое место на ступенях нашего Храма. Но высота ступени зависит от личного участия в нашем общем деле как отдельных особей, так и целых наций. Люди отдадут нам последние гроши за пропуск в мир иллюзий. И мы никого не отринем. Разумная селекция, отбор, соответствующее рангу воспитание, наиболее ценным в биологическом плане особям мы гарантируем. Не скрою, нам очень нравятся ваши женщины, некоторые способны существенно улучшить породу, однако мы не позволим им рожать…
Они были одни в комнате. На размышление даны секунды: грохнуть пресс-папье в маслянистые, обсыпанные перхотью кудри витии или задушить? Вадим запоздало ощутил, как его пальцы входят в горло бледнолицего. Он оторвал от пола легкое тельце в черном мундире с серебряным галуном. По паркету заскребли детские башмачки с серебряными пряжками. Резкий удар по голове ослепил, как вспышка магния, и выключил сознание. За портьерой прятался охранник. Вадима скрутили. Он очнулся почти сразу, чувствуя ломящую боль в отбитом затылке.
Оправляющий одежду «тореадор» с грустью потрогал носком туфли белокурую голову Вадима. Потом заговорил утомленно и без злости:
– Мне всегда не хватало такого красивого и сильного тела, как у тебя… – Он поставил каблук на грудь пленника. – Почему мне не дано такого тела?
– Потому что твоя жизнь – лжива и пуста… – Поверженный, распятый по рукам и ногам, Вадим продолжал бунтовать: – У тебя никогда не будет родины, любви, настоящей, некупленной женщины… И ты знаешь это, тварь, и потому опускаешь мир все ниже, даже ниже своего животного сознания…