Алмазный башмачок
Шрифт:
Матильда фыркнула и ловко взяла рубашку из рук родственницы князя, пробурчав при этом:
— Еще минута, и княгиня замерзнет до смерти.
Корделия состроила гримаску и перехватила предостерегающий взгляд Матильды. Ее няня поджала губы, поднимая над головой Корделии расшитую серебром ночную рубашку.
Шуршащая ткань рубашки заглушила трескотню женщин. Матильда расчесала волосы новобрачной, оправила все складки и повернулась спиной к кровати, в которой уже устроилась Корделия.
— Моя госпожа уже легла, — громко произнесла Матильда, сложив руки под передником и глядя на трех женщин.
— О, тогда наша миссия окончена, — с удовлетворением заявила одна из них, склоняясь над укрытой одеялом Корделии. — Позвольте пожелать вам спокойной ночи, моя дорогая.
— Мадам, — повернула к ним голову Корделия, — я чрезвычайно признательна вам за заботу.
Ирония в ее голосе осталась незамеченной. Они заулыбались, послали ей воздушные поцелуи и вышли из комнаты, оживленно треща.
— Я управилась бы и без этих бесполезных чучел, — заявила Матильда.
Корделия откинулась на подушки, лицо ее выделялось своей бледностью даже на фоне наволочек.
— Как бы я хотела, чтобы это произошло не со мной.
— Чепуха. Ты теперь замужняя женщина, а жены должны отдаваться своим мужьям, — резонно заметила няня. Она протянула Корделии небольшую мраморную баночку. — Помажь этой мазью, перед тем как муж возьмет тебя. Так будет легче.
Это будничное замечание, как ничто другое, вернуло Корделию к реальности происходящего. Она сняла крышку баночки.
— Что это такое?
— Мазь из трав. Она поможет телу принять твоего мужа и уменьшит боль, если он будет неосторожен.
— Неосторожен? Как это? — спросила Корделия, погрузив палец в мазь без всякого запаха. Она привыкла к тому, что любой совет Матильды заслуживает серьезного отношения, но сейчас слова служанки доносились до нее словно издалека.
Матильда поджала губы.
— То, что произошло между тобой и виконтом, должно облегчить прощание с девственностью, — пояснила она. — Но в такие моменты мало кто из мужчин способен думать о чувствах жен. Так что быстрее воспользуйся мазью. Твой муж должен прийти с минуты на минуту.
Корделия повиновалась, но действовала как автомат, словно все манипуляции проделывал кто-то другой, а не она сама.
Дверь в спальню открылась в тот самый момент, когда она возвращала мраморную баночку Матильде. Та быстро спрятала ее в карман своего фартука и проворно повернулась к князю, присев перед ним в глубоком книксене.
Корделия успела заметить двух мужчин, стоявших за спиной ее мужа в коридоре. Скорее всего это был церемониальный эскорт, сопровождавший новобрачного до опочивальни.
Михаэль что-то негромко сказал им через плечо. Послышался смех, затем дверь за князем закрылась. Михаэль вошел в комнату. Он был одет в роскошно расшитый домашний халат. Когда он взглянул на неподвижную фигурку Корделии в громадной кровати, девушка снова заметила все тот же хищный блеск его глаз и самодовольный, почти торжествующий изгиб губ.
— Оставь нас, женщина, — проскрипел его гнусавый голос.
Матильда бросила взгляд на кровать. Несколько секунд она не отрываясь смотрела на Корделию, потом едва заметно ободряюще кивнула ей и вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь. Но, оказавшись в коридоре, она затаилась в полутьме, почти слившись с висевшим на стене гобеленом, и приготовилась ждать. Единственное, что она могла сейчас сделать для своей воспитанницы, это быть рядом с ней.
Корделия полными ужаса глазами следила, как ее муж приближается к супружескому ложу. Не говоря ни слова, он наклонился и задул свечи, стоявшие на прикроватном столике. Потом выпрямился и задернул тяжелый полог балдахина, погрузив их в непроглядную темноту пещеры. Слабый вздох облегчения, изданный Корделией в этой черной тишине, потерялся в скрипе пружин, когда он опустился на кровать рядом с ней. Халат князь так и не снял.
В последовавшие за этим ужасные минуты не было произнесено ни слова. Страх и отвращение девушки были столь велики, что тело ее оставалось скованным, несмотря на мазь Матильды. Тем не менее ее сопротивление, похоже, только радовало Михаэля. Она услышала в темноте его довольный смешок, когда он устраивался поудобнее, входя в нее со свирепой, чуждой ей силой, заставившей бедняжку содрогнуться до глубины души. Она уловила его довольное урчание, после чего он вышел из нее и тяжело рухнул рядом на постель.
Она не могла сдержать дрожь, бившую ее от пережитого шока. Ночная рубашка оказалась где-то у живота, и она, всхлипнув, поспешила одернуть ее, чтобы прикрыть наготу.
Горячая влага меж ног внушала ей отвращение, но Корделия была слишком испугана и не смела обеспокоить спящего князя своими движениями. Лежа на спине, она пыталась унять нервную дрожь, успокоить дыхание и проглотить горячий ком, стоящий в горле.
Отвратительные контакты повторялись на протяжении этой бесконечной ночи несколько раз. Сначала она отчаянно сопротивлялась, отталкивала его, извивалась всем телом, пытаясь не дать ему возможности взять ее. Но ее сопротивление только раззадоривало князя. Он закрывал ей ладонью рот, пытаясь приглушить крики, и заламывал руки за голову, лишая возможности двигаться. Потеряв голову от отчаяния, она попыталась укусить его за руку, но он, навалясь всей тяжестью своего тела, буквально пригвоздил несчастную к постели и снова овладел ею.
Она хорошо запомнила преподанный ей урок, и в следующий раз лежала совершенно неподвижно, пока он не насладился ею. И снова он не издал ни единого звука, лишь под конец она расслышала что-то вроде грубого восклицания. Засыпая, Михаэль сопел и храпел, потом, когда просыпался и снова был готов к соитию, наваливался на нее. Корделия не сомкнула глаз ни на мгновение, она лежала с подступающей к горлу дурнотой и растущим внутри ее гневным отвращением как к человеку, который обращался с ней как с рабыней, так и к самой себе, к своей слабости, которая была причиной такого подчинения.
Воспоминания о минутах наслаждения с Лео в Мельке принадлежали словно другому
человеку и относились к какой-то другой жизни. Она уже никогда не узнает, какие восторги могли последовать за теми волшебными мгновениями, не поймет, что значит подарить свое тело любимому человеку.
Когда занялся рассвет, Корделия твердо решила для себя, что должна каким-то образом вырваться из этого замужества.
Даже если она формально останется женой Михаэля, то будет сама решать, с кем и когда ей делить ложе. Она должна сохранить для любви свое собственное «я», подняться над этим ужасным ритуалом супружеского обладания, спасти свое достоинство. Лишь таким образом она не потеряет уважение к самой себе, что куда более значимо, чем любое истязание ее тела.