Алмазный эндшпиль
Шрифт:
Врачиху Игорь убил зря. Он ошибся, и сегодня понял это окончательно. Ему не под силу было представить, зачем тощей дуре понадобилось врать, когда она могла указать ему на квартиру своей соседки и этим попытаться спасти свою жалкую жизнь. Игорь все равно прикончил бы ее, но врачиха об этом не знала. Так почему же она соврала? Зачем пустила его по ложному следу?!
Савушкин ненавидел, когда кто-то совершал поступки, неподвластные его логике – это заставляло его чувствовать себя дураком. К тому же он сам промахнулся, выбрав не ту бабу, и мысль
Игорь даже не задумался над тем, что никто – ни Дымов, ни Хрящ – не знал об убийстве врачихи. Все последние задания слились для него в один позорный провал. И больше всего в эти минуты Савушкин радовался тому, что Дымов разрешил использовать нож.
Он знал, как будет убивать перевозчика. Не точным ударом сзади из-под ребра, чтобы достать до сердца, – нет, это недостаточно надежно! А главное, не дает сполна насладиться тем, как из врага уходит жизнь. Нет, Игорь прыгнет сзади, схватит перевозчика за волосы и дернет его голову назад, чтобы задрался подбородок. А затем махнет лезвием по горлу противника – от уха до уха, отточенным, плавным движением. Как с врачихой. Перевозчик сначала вскинет руки, пытаясь достать убийцу, но уже через секунду ему станет не до Игоря. Он прижмет обе ладони к разверзшейся щели в своей шее, из которой толчками будет выплескиваться кровь, и осядет, скрючившись, под ноги Савушкину. Это случится очень быстро.
И последнее, что увидит курьер перед смертью, будет лицо Игоря, склоняющегося над ним с улыбкой.
Савушкин улыбнулся так, как будто это все уже произошло. Генка посмотрел на него – и тут же торопливо отвернулся к окну.
Несколько минут спустя черный «опель» притормозил возле продуктового магазина. Двое вышли из машины и тут же свернули во двор, а «опель» бесшумно уехал.
Во дворе стояла тишина, нарушаемая лишь воркованием голубей. Генка вслед за Савушкиным проскользнул к подъезду и, пока Игорь набирал код, цепко огляделся.
Никого. Дремлющие глазницы окон, зашторенные от солнца, смотрели не на них, а в глубь себя. Кодовый замок щелкнул, и Генка с Игорем исчезли в темной пещере подъезда.
Им пришлось постоять, чтобы глаза привыкли к сумраку. С верхних пролетов, золотясь и вспыхивая, опускались пылинки, и внизу их съедала темнота. Под лестницей она загустевала, и туда-то шагнул Савушкин. Миг – и от него ничего не осталось; темнота всосала его, как пылинку.
– Э-э, – тихо позвал Генка. – Пора звонить?
Из-под лестницы сверкнули белки глаз, и Генке показалось, что там не Игорь, а какой-то крупный зверь притаился и ждет.
– Сначала встань возле двери, спиной сюда, – вполголоса приказал Савушкин. – Я посмотрю.
Генка подчинился. Дымов предупредил, что он похож на Вермана разве что небольшим ростом, но весь расчет был на то, что в подъездном сумраке Белов вряд ли успеет приглядеться.
Игорь удовлетворенно
– Эй! Я готов. Звони нашим.
Обхватил покрепче рифленую рукоять, выбросил лезвие и взмахнул рукой, примеряясь. Серебристый язык с тихим змеиным свистом рассек воздух.
– Мы на месте, – доложил Генка. – Готовы.
Двадцать секунд спустя в квартире на пятом этаже карман у Антона Белова завибрировал, и тут же грянула бойкая «Хава Нагила».
– Это Верман, – сказал Антон, доставая телефон. – Что-то случилось. Да, слушаю! – это относилось уже не к Майе, а к звонившему.
– Белов? – торопливо спросил Моня, не здороваясь. – Мне нужно с вами поговорить-быстро-сейчас же. Я у вас-жду внизу-приходите скорее-только без нее.
– Что произошло?! Где вы?!
Верман помолчал, а затем прошелестел:
– Пожалуйста…
И повесил трубку.
Антон подскочил к окну, перегнулся наружу. Никого – ни машин, ни людей. Как выразился Верман? «Я у вас, жду внизу».
Он перезвонил, но телефон оказался занят. Гудки за гудками, гудки за гудками… Ждать было нельзя – его просили поторопиться.
– Он в подъезде, – вслух подумал Белов. – Черт, значит, действительно что-то случилось.
– Кто в подъезде? Моня? – не поверила Майя. – Зачем?
– Сейчас выясню. Сиди в квартире, не выходи. Скорее всего, мы поднимемся минут через десять.
Антон не добавил, что ювелир не хотел впутывать Майю. И голос у Вермана был какой-то непривычно однотонный. Что могло так напугать его?
Он уже зашнуровывал кроссовки в коридоре. Майя стояла рядом, испуганно вцепившись в косяк.
– Не бойся, я скоро. Постараюсь притащить Вермана сюда.
Майя кивнула. Он видел по ее глазам, что ей не по себе, но успокаивать женщину времени не было: Моня просил спуститься сейчас же. Как-то он странно сказал… «Немедленно, сейчас же?» Нет, по-другому. Впрочем, неважно.
Антон вышел из квартиры и услышал, как скрипнула за его спиной дверь. Майя даже не стала закрывать замок. Он быстро побежал вниз по лестнице. Четвертый этаж, третий, второй… С площадки ему бросилась в глаза сутулая фигура, отчего-то уткнувшаяся лицом во входную дверь – точно водящий в прятках.
– Моня! – окликнул Белов, сбегая к нему. – Верман!
После ухода Антона Майя подошла к окну, растерянно поглядела вниз. Что-то очень не понравилось ей в звонке ювелира. Моня – тут? В ее подъезде? Но он никогда не бывал здесь прежде. Во дворе не видно даже местных старух – так у кого же, интересно, он узнал код, чтобы попасть в дом?
Конечно, дверь могла быть и открыта… Кто-то случайно вышел и оставил ее распахнутой, хотя и это странно: дверь тяжелая, закрывается сама. Или Моню впустили в подъезд жильцы, выходившие ему навстречу. Могло такое случиться? Конечно, почему бы и нет…