Алмазный остров
Шрифт:
Ехали не очень долго. Миновав границу Моравии, остановились. Затем всех заключенных вывели и под конвоем развели в стороны: ехать дальше им было в разных направлениях. В Россию надлежало ехать только одной Ольге.
Ночь она провела в каком-то чулане без окон, охраняемом (хорошо хоть, что снаружи) двумя полицейскими. Они всю ночь говорили о чем-то, и их глухое бубнение за дверью долго не давало Ольге уснуть. О побеге же не могло быть и речи.
Наутро, часов в семь пополуночи, охранники разбудили ее и велели собираться.
Собралась кое-как, похватав немногочисленные пожитки, не до блезиру!
Затем ее повели на вокзал, где стоял поезд прямого назначения
Тронулись. Ольга стала присматриваться к мужчинам и заметила, что второй, лет под сорок, явно засматривается на нее, хотя старается не подавать виду.
«Один голубчик готов», – решила она для себя и, метнув в него свой обворожительный взгляд, принялась наблюдать за вторым служителем порядка и благочиния. Он был моложе первого, и на его пальце поблескивало золотое обручальное кольцо.
«У этого есть жена, и он ее любит, – подумала Ольга. – Случай тяжелый, но не безысходный».
В общем, жандармы не были с ней строги. Все-таки дама. К тому же генеральская жена, что на них, служивых, конечно, производило впечатление. Помимо прочего, женщина, которую они сопровождали, была весьма прехорошенькая. Вести себя с такой грубо и негалантно может позволить себе лишь убежденный женоненавистник, брезгующий не только плезиром с дамами, но и обычной рядовой вежливостью по отношению к ним. Поэтому на станциях, которые встречались по дороге, жандармы не противились ее прогулкам, позволяли заходить в вокзальные буфеты и вообще делать, что ей хотелось. Возможно, они понимали, что в России ничего такого, чем она сейчас пользовалась, у их арестантки уже не будет. Возможно, они начинали симпатизировать ей, особенно тот, что постарше. Он все время пытался заговорить с ней (и Ольга ему охотно отвечала), поддержать за локоток или случайно коснуться плеча или бедра. Заметив, что его взгляд часто останавливается на ее груди, Ольга старалась дышать не животом, а грудью, чтобы лишний раз подчеркнуть свои великолепные формы.
Второй жандарм перестал коситься и тоже поглядывал на нее с заметным интересом. Пару разиков она как бы невзначай наклонилась перед ним так, чтобы он сумел узреть ее замечательную грудь.
И краем глаза заметила – узрел!
Деньги у нее кое-какие имелись, поэтому в их купе появились марочное вино и превосходная закуска, и через час Ольга и жандармы болтали, как старые знакомые. Аферистка пила вино наравне с мужчинами, казалась веселой и беззаботной, и ее оживление невольно передавалось сопровождающим. Тот, кто был постарше, уже не сводил с нее взгляда и время от времени сглатывал слюну, что явно доказывало его полную готовность к более тесному контакту с арестанткой. Молодой сопровождающий хохотал во все горло и налегал на вино и мясную нарезку. Поймав несколько раз его взгляд и одарив, в свою очередь, блестяще-влажным взором, Ольга сделала для себя вывод, что и этот понемногу созревает и скоро окажется в ее сетях.
А поезд неумолимо постукивал колесами, держа путь на Катовицы, которыми заканчивалась Верхняя Силезия и за которыми начиналось Царство Польское, принадлежащее Российской империи. Дальше будет худо! И не сбежишь, потому как в России ее ищут. И найдут, будьте уверены! Следовало торопиться, иначе можно было опоздать.
За Бистрицей ей стало дурно. Очевидно, сказалось большое количество выпитого вина, которое она пила так, словно это было последний раз в жизни.
Жандармы засуетились, наперебой предлагая свои
– Мне душно, – с большим трудом произнесла Ольга, глядя на того, что был постарше, печально-томными глазами.
– Щас, устроим, – с готовностью отозвался жандарм и бросился открывать окно. В купе тотчас дунуло свежим ветром, и Ольга слабо улыбнулась.
– Благодарю вас, – томно произнесла она и благожелательно посмотрела на жандарма. – Вы очень добры ко мне.
Тот осклабился и погладил Ольгу по плечу.
– Не беспокойтесь, это скоро пройдет, – произнес он.
Рука его скользнула с плеча на грудь Ольги. Женщина сделала легкое движение, как бы говорящее: «что вы, не надо», но на большее у нее не хватило сил. Жандарм не понял этого движения и продолжал обследовать Ольгину грудь. Потом его рука опустилась на ее талию и живот. И вжалась в самый его низ, где обычно у женщин, по их собственным заверениям, находится самое что ни на есть дорогое.
– Погодите, – прошептала она.
– Чего годить-то? – нетерпеливо спросил жандарм, не убирая руки. – Я с самого начала места себе не нахожу.
Он стал раздевать ее, но удавалось это плохо. Ольга была словно кукла, и освободить ее от одежд было делом нелегким.
– Погодите, – повторила барышня и взглянула жандарму в глаза. – Я сама…
Она начала было стягивать с себя платье, запуталась и безвольно опустила руки.
– Вы не могли бы подождать за дверью, пока я разденусь? – попросила она. – Мне неловко раздеваться при вас. А потом вы зайдете, минут через десять…
Когда мужчина жаждет, то даже десять минут вполне могут показаться немыслимо огромным сроком. Однако впереди жандарма ожидало наслаждение и сладостная нега, ради чего стоило немного подождать. И он согласился.
– Хорошо, я зайду в купе ровно через десять минут, – произнес жандарм, посмотрев на часы, и плотно прикрыл за собой дверь.
Метаморфоза, которая тотчас по его уходе произошла с Ольгой, показалась кому-нибудь из не знающих ее близко, наверное, совершенно неожиданной. Размягченная вином и мало что соображающая женщина преобразилась вдруг в совершенно трезвую энергичную особу, которая стала быстро совершать непонятные, на первый взгляд, действия.
Вначале она на цыпочках подошла к двери и прислушалась.
В коридоре было тихо. Очевидно, старший жандарм отошел от двери купе, дабы не привлекать внимания и отрезать к нему путь молодому, который пошел за водой. Это хорошо.
Потом Ольга выглянула в окно. Поезд шел на всех парах, и на нее пахнуло свежестью и наступающей вечерней прохладой. А уши заложил шум колес, который пугающе завораживал.
«Мешкать нельзя», – подумала она.
У нее было только десять минут форы. Нет, теперь уже меньше.
Ольга подобралась, вздохнула и просунула руку в окно. Нащупала дверную ручку – благо вагоны второго класса, как и первого, не были проходными и состояли из отдельных купе со своими входами – и повернула ее.
Отворив дверь, она спустилась на вагонную подножку…
Чтобы не удариться сильно – она знала, – надо было прыгать вперед; но встречный ветер, казалось, не даст ей этого сделать. Все же, подобрав платье и отчаянно вскрикнув, она, что было силы, оттолкнулась от подножки и, зажмурившись, прыгнула по ходу поезда в пустоту, во встречный ветер и в предвечернюю мглу. Тугая струя ветра подхватила ее и закружила в вихре танца, поднимая ее к небу. Так, по крайней мере, ей показалось.