Алмазный век, или Букварь для благородных девиц
Шрифт:
– Ну конечно, – сказал Хакворт. – Спасибо, что сохранили их для меня.
– Теперь, если вы будете так любезны оставить это помещение...
– Разумеется. Всего хорошего, – сказал Хакворт, принимая сверток из дрожащих рук Гвен. Он быстро вышел и немного удивился, услышав сзади голос Амелии.
– Мистер Хакворт, мисс Ллойд хотела бы знать, избрали ли вы постоянное местожительство, дабы препроводить туда ваши личные вещи.
– Пока нет, – сказал Хакворт. – Я здесь проездом.
Амелия просветлела.
– Проездом куда?
– Пока не знаю, – сказал Хакворт. Он заметил движение в
– На поиски чего, мистер Хакворт?
– Пока не скажу. Государственные тайны, все такое. Связано с алхимией. Кто знает, может быть, дальше появятся еще феи и гоблины. Охотно все вам расскажу, как только вернусь. Спросите мисс Ллойд, не согласится ли она великодушно подержать у себя мои личные вещи. Это не надолго – еще каких-нибудь лет десять, не больше.
С этими словами Хакворт пустил Похитителя самым медленным шагом.
Фиона была на велосипеде с умными колесами, легко преодолевавшими булыжную мостовую. Она догнала отца перед самой защитной сеткой. Мать и Амелия только что материализовались за квартал в двухместном авто. Опасность подхлестнула Фиону: она прыгнула из велосипедного седла на круп Похитителя, как в ковбойском кино. Юбки, плохо приспособленные для каскадерских трюков, запутались в ногах, и она повисла на Похитителе, как мешок с бобами, цепляясь одной рукой за скобу – рудимент конского хвоста, а другой обнимая отца за талию.
– Я люблю тебя, мама! – крикнула она, когда они въезжали под сетку, за которой кончалось действие новоатлантического семейного права. – Не могу сказать того же о тебе, Амелия! Не волнуйтесь обо мне, скоро вернусь! До встречи!
Папоротники и туман сомкнулись за ними; отец и дочь остались одни в дремучем лесу.
Карл Голливуд присягает на верность короне; прогулка вдоль Темзы; встреча с лордом Финкелем-Макгроу
Карл принес присягу в Вестминстерском Аббатстве на удивление погожим апрельским днем и вышел прогуляться вдоль реки, избрав не самую короткую дорогу к Хопкинс-театру на Лестер-сквер, где в его честь должен был состояться банкет. Даже без ногоступов он шел с той скоростью, с какой другие бегают трусцой. Еще с первого визита в Лондон голодным театральным студентом он понял, что по этому городу лучше ходить пешком. Идя на своих двоих, особенно вдоль набережной, где гуляющих относительно мало, он мог выкурить настоящую толстую сигару или даже трубочку из корня вереска. То, что он теперь викторианец, не повод отказываться от любимых чудачеств; скорее наоборот. Огибая старую, изрытую шрапнелью Иглу Клеопатры в кометном хвосте собственного едкого дыма, он подумал, что, вполне вероятно, сумеет это все полюбить.
У перил стоял джентльмен в цилиндре и, не отрываясь, смотрел на воду. Приблизившись, Карл узнал лорда Финкеля-Макгроу, который двумя днями раньше в видеофонном разговоре выразил желание встретиться для беседы.
Карл Голливуд, памятуя свою новую племенную принадлежность, не поленился снять шляпу и поклониться. Финкель-Макгроу рассеянно ответил тем же.
– Пожалуйста, примите мои искренние поздравления, мистер Голливуд. Рад приветствовать вас в нашей филе.
– Спасибо.
– Жалею, что не мог приехать на вашу постановку в Хопкинс – друзья, которые там были, рассыпаются в похвалах.
– Ваши друзья чересчур добры, – сказал Карл Голливуд. Он еще не совсем освоился с этикетом. Принять комплимент как должное – расписаться в самонадеянности, предположить, что друзья его светлости плохо разбираются в театре – не многим лучше. Он избрал наименьшее из зол – обвинил их в избытке доброты.
Финкель-Макгроу отцепился от перил и пошел по набережной довольно резво для человека своих лет.
– Осмелюсь сказать, что вы составите ценное дополнение к нашей филе, которая, при всех своих достижения на ниве науки и коммерции, не может похвалиться людьми искусства.
Не желая хулить племя, которому только что поклялся служить верой и правдой, Карл покусал губы. Ответ решительно не шел на ум.
Финкель-Макгроу продолжал:
– Как вы считаете: мы мало поощряем детей заниматься искусством, или не умеем привлекать таких людей, как вы, или и то, и другое?
– Со всем почтением, ваша светлость, позволю себе не согласиться с самой предпосылкой. В Новой Атлантиде много замечательных художников.
– Бросьте. Почему все они приходят извне, как вы? Скажите, мистер Голливуд, приняли бы вы присягу, не будь это развитием вашего успеха как театрального продюсера?
– Думаю, что предпочту счесть ваш вопрос частью сократовского диалога для моего просвещения, – осторожно сказал Карл Голливуд, – а не сомнением в искренности моих намерений. Кстати, перед самой нашей встречей я курил сигару, глядел на Лондон и думал, как же мне все это нравится.
– Вам это нравится, потому что вы достигли определенного возраста. Вы успешный, состоявшийся режиссер. Нищая богемная жизнь вас больше не привлекает. Но стали бы вы таким, если бы ваша молодость была иной?
– Теперь, когда вы показали вопрос с этой стороны, – сказал Карл, – я соглашусь, что надо в будущем озаботиться юными богемными художниками...
– Не выйдет, – сказал Финкель-Макгроу. – Я думаю об этом долгие годы. У меня была та же мысль: устроить тематический парк богемы во всех больших городах, чтобы юные новые атланты с соответствующими наклонностями могли собираться и ниспровергать авторитеты, когда на них найдет такой стих. Идея сама себе противоречит, мистер Голливуд. В последние десятилетие или около того я приложил большие усилия к систематическому поощрению ниспровергательства.
– Вот как? А вы не боялись, что ваши юные ниспровергатели мигрируют в другие филы?
Если бы Карл Голливуд мог лягнуть себя в задницу, он бы сделал это еще до конца фразы. Как можно было забыть, ведь все средства массовой информации столько кричали об Элизабет Финкель-Макгроу и ее переходе в КриптНет. Однако герцог и бровью не повел.
– Некоторые мигрируют, как показывает случай с моей внучкой. Но что значит, если юноша или девушка переходят в другую филу? Значит, они переросли юношескую веру в непререкаемость авторитетов и не хотят жить по накатанному. Короче, они созрели, чтобы стать достойными гражданами Новой Атлантиды – как только перебесятся и поймут, что она – лучшее из возможных землячеств.