Алое и зеленое
Шрифт:
— Милли! Вы же не могли дать ему повода предположить…
— Нет, конечно, я не давала ему никаких поводов предположить. Я его живо выставила за дверь.
— Но не могло же ему просто взбрести в голову…
— Почему это ему не могло взбрести в голову? По-вашему, я что, недостаточно привлекательна?
— Нет, конечно, по-моему, вы достаточно привлекательны…
— Значит, и объяснять больше нечего, так?
— Милли, я удивлен до крайности.
— Чему же тут удивляться? Ничего не случилось, я просто прогнала его. Потому
— Конечно, я вам верю. Но я хотел сказать…
— А вам-то, Кристофер, почему взбрело в голову приехать?
— Мне нужно было вас повидать. Столько всего случилось. Простите, что я так поздно. Но, как я уже говорил…
— Да-да, велосипед. Расскажите же, что именно случилось.
— Ну… Во-первых, Франсис решила не выходить за Эндрю.
— А-а… — Милли выпустила из пальцев красный платок, и он скользнул по ее спине на пол. Она шагнула вперед и стала быстро подбирать осколки китайской вазы. — Холодно здесь, нужно бы затопить. — Она сложила черепки на стол. Подошла к камину и нагнулась поджечь бумагу и лучинки. — Передайте-ка мне пару полешков.
— Милли, вы слышали, что я сказал?
— Слышала, конечно, но что я должна ответить? Мне очень жаль. >
— Для нас, разумеется, это ничего не изменит. Вот это я и хотел вам сказать. Франсис я уговорю.
— А вы вообще говорили ей про нас? — Нет.
— Может, оно и к лучшему.
— Это еще почему?
— Кристофер, я, кажется, все-таки не могу выйти за вас замуж.
— Милли, да вы понимаете, что говорите?
— Просто не могу. Да я вам и не нужна.
— Это из-за Франсис?
— Нет, Франсис ни при чем. Я просто не могу, это было бы нехорошо. Мне вообще не следовало допускать этой возможности.
— Милли, не смейте так говорить. — Он поднялся неловко, на негнущихся коленях, протянул к ней руки. Милли по-прежнему смотрела вниз, на потрескивающие лучинки, и свет их, играя на ее лице, озарял усталую, успокоенную улыбку.
— Милли, родная… — Кристофер взял ее руку. Рука была тяжелая, вялая. Эта рука была ему хорошо знакома, и он, едва коснувшись ее, ощутил что-то необычное. Глянув вниз, он увидел на пальце кольцо с бриллиантами и рубином. Он узнал это кольцо.
Милли, заметив выражение его лица и направление взгляда, вскрикнула, отдернула руку и отошла от него.
— Милли, почему у вас на руке кольцо Эндрю?
Она быстро сняла кольцо и положила на стол.
— Потому что мое — на руке у Эндрю.
— Не понимаю.
— Где уж тут что-нибудь понять, когда все перепуталось. Я только что соблазнила вашего несостоявшегося зятя. Я не собиралась вам говорить. А про кольцо просто забыла. Никак у меня не выходит провиниться безнаказанно. Такая уж я невезучая!
— Милли, вы хотите сказать, что вы действительно…
— Да, когда явился Пат, я была в постели с Эндрю. Я. пригласила Пата себе в любовники, только не думала, что он снизойдет до меня, и решила,
— Милли, вы серьезно говорите, что вы с Эндрю…
— Да! Кажется, я сказала это яснее ясного. Хотите, повторю?
— Как вы можете говорить таким тоном!
— Ну, знаете, если женщина попалась так, как я, какой-то тон ей надо выбрать, а сочетать обезоруживающую откровенность со спокойным достоинством не так-то легко. Какой тон вы бы мне предложили?
— Я просто не могу в это поверить.
— А вы постарайтесь. Суть в том, что я влюблена в Пата, влюблена как кошка, и уже давно, только это, разумеется, безнадежно и было бы безнадежно, даже если бы Эндрю не оказался сегодня здесь. И у нас с вами все было бы безнадежно, даже если бы вы не узнали про Эндрю. Пожалуй, вам лучше уехать, Кристофер. Ах черт, я забыла, у вас же нет велосипеда.
— Влюблены в Пата. Вот оно что.
— Да, до безумия. Готова целовать землю, по которой он ходит. Если б я пожелала себе самого лучшего и осталась ему верна, оно бы ко мне пришло. Оно и при шло, да я-то сплоховала.
— Но вы сказали, что это все равно было безнадежно. И представление о самом лучшем у вас довольно странное. Одна ночь в постели с Патом Дюмэем. Вы же понимаете, наутро он бы вас возненавидел.
— Да, Пата вы раскусили. Но вот меня-то не очень. Таких вывертов, как у меня, вам и не вообразить. Может быть, мне и одной ночи было бы довольно, может быть, она дала бы мне все, что я хочу, а может быть, такая ненависть была бы чище самой чистой любви. Но теперь все пропало. Я изменила собственному кредо. Это вы меня сбили, вы и денежные соображения. А теперь он меня презирает, и вы, наверно, тоже. Выпью-ка я виски.
— Значит, вы завладели Эндрю. И поэтому Франсис ему отказала. Теперь все ясно. Это из-за вас. Я знал, что вы порядком безответственны, но не думал, что вы насквозь порочны.
— О Господи, вы это подумали? — Милли шваркнула бутылку на стол. — Не настолько уж я дурная. Я не трогала Эндрю, мне это и в голову не приходило, пока он сам не сказал мне, что Франсис дала ему отставку. Честное слово, Кристофер. Неужели вы правда думаете, что я способна…
— К сожалению, Милли, я думаю, что вы способны на все.
Они молча смотрели друг на друга. Потом Милли снова взяла бутылку и, дрожащей рукой наливая себе виски, сказала тихо:
— Смешно. Сейчас я, кажется, почти влюблена в вас. Говорю же я вам, что я со странностями.
— Вы с ним явно что-то скрывали во вторник, когда он пил у вас чай с Хильдой. Я уже тогда подумал, что он держится очень странно. Но мог ли я предположить…
— Ах, это! Это я с ним просто сыграла глупую шутку. Даже объяснять не стоит.
— У Франсис не могло быть никаких других причин отказать ему. Все было решено.