Алое и зеленое
Шрифт:
— Что?
— Я говорю — логика. Давай начнем сначала. Я не хочу, чтобы ты участвовал в этом деле. Ты еще молод.
— Это можешь пропустить, — сказал Кэтел. Он кое-как распрямил затекшие ноги. Скорчив гримасу, растер лодыжки, потом поднялся на колени. — Матрас отсырел, это ты прав.
— Ты еще молод, — сказал Пат, — и просто должен меня послушаться и обещать, что завтра будешь сидеть дома и не лезть туда, где опасно. Это работа для специально обученных людей. Ты не обучен и был бы только помехой. Кому-то пришлось бы за тобой присматривать, и для дела получилась бы не польза, а вред. Это
— Я уже не маленький, и я смелый, значит, могу сражаться, — сказал Кэтел. — Ты все еще относишься ко мне как к ребенку, ну а другие — нет. И стрелять из винтовки я умею, меня научил один парень из ИГА, и…
— Я с тобой спорить не собираюсь. Я просто говорю тебе, что ты должен делать.
— Ты не командуй. Ты меня бил, когда был сильнее, а теперь я тоже сильный. Уж если я забочу отсюда выйти, ты меня не удержишь.
— Удержу одной рукой, и ты это прекрасно знаешь. Кэтел, ну пойми же…
— И слушать тебя не стану и завтра пойду сражаться. Неужели ты остался бы дома, если бы старший брат сказал тебе, что ты еще маленький?
Пат ответил не сразу. В глазах плыли круги. Надо что-то говорить дальше. Какой следующий довод? Логика…
— В таком случае, — сказал он, — придется оставить тебя под замком. Он нащупал в кармане наручники.
— Только попробуй удержать меня силой.
Пату было очевидно, что Кэтел тоже успел обдумать эту проблему со всех сторон.
— Это нетрудно. Запру дверь, и все.
— А я сломаю дверь или вылезу в окно.
— Я тебя свяжу. И наручники у меня есть.
— А я буду кричать и колотить в стену ногами. Тут с обеих сторон есть люди. Вся улица сбежится меня освобождать.
— Придется заткнуть тебе рот.
— А я проглочу кляп и задохнусь насмерть или как-нибудь да крикну.
Пат знал, что не сумеет заткнуть Кэтелу рот. Это очень трудно и небезопасно, если человек вырывается. Опять все поплыло перед глазами. Он чуть не плакал, так ему было себя жалко. Ему необходимо поспать, и как можно скорее. Нужно подготовиться к следующему дню. О Господи, завтра. Должен же быть какой-то предел этой пытке. Логика.
— Пат, — сказал Кэтел. Лицо его смутно виднелось, среди паутины и стука дождя. — Пойми, связать меня ты не можешь, лучше и не пробуй. Я, как зверь в капкане, откушу себе ногу и уйду. Либо уйду, либо убью себя. Ты представь…
— Я кого-нибудь с тобой оставлю.
— Некого. Все, кто знает, завтра пойдут туда, а другим ты не доверишь. Да кого бы ты ни оставил, я все равно убегу. Теперь уж меня поздно удерживать. Возьми меня с собой, Пат, я хочу быть с тобой, ты же видишь, ты должен меня взять.
Голос у Кэтела был теперь жалобный, совсем детский, и Пат понял, что брат, тоже измучен до предела. Нужно что-то решить, нельзя засыпать… Если сейчас заснуть, Кэтел воспользуется этим и удерет.
Пат пошевелился, отгоняя сон, и рука его задела за кобуру револьвера. Он широко открыл глаза. Оказывается, все очень просто. Нужно только выстрелить Кэтелу в ногу.
Пат увидел комнату очень отчетливо, как будто ее только что осветили, паутина, чуть колышущаяся в потоке воздуха от лампы, скошенные, в пятнах стены, о которые стучит дождь. Христос, выставляющий
Интересно, думал Пат, знает он, о чем я думаю? Он потрогал револьвер. И тут из сна, который почти одолел его, из Святого Сердца, пришла мысль, что Кэтела нужно убить. Так будет еще проще. Так он будет в полной безопасности. Если Кэтел умрет, никто уже не сможет ему повредить, и ничто не помешает Пату завтра тоже пойти на смерть. Разве это не лучший выход? Он не может допустить, чтобы Кэтелу сделал больно кто-нибудь другой, он слишком его любит. Только Пат может сделать ему больно, да он и не сделает ему больно, просто уложит спать… Он слишком любит Кэтела.
Пат всхлипнул и с усилием вздернул себя на колени. Какие-то безумные мысли лезли ему сейчас в голову, или уже успело что-то присниться. Он простонал:
— Кэтел, мне нужно поспать. Мне нужно отдохнуть. Пожалей меня;
— Обещай, что возьмешь меня с собой.
— Не могу, не могу.
— Обещай, тогда мы оба можем поспать.
— Сейчас я лягу на пол и тут же усну, — сказал Пат. Он сам не знал, произнес ли эти слова вслух. Кэтел живо вытащит ключ у него из кармана. Комната снова поплыла, точно наполнилась парами.
— Обещай.
— Обещаю, — сказал Пат. — Ладно, обещаю.
Он солгал. Но что ему оставалось? Он застонал, прислонясь к двери, пытаясь встать на ноги. Он должен поспать. А проблему разрешит завтра.
— Правда, обещаешь, да?
— Да, да. Где же ключ? Вот он. Пойдем отсюда. Ступай в свою комнату. Нам обоим нужно поспать. Идем.
Вот и лестница, и лампа все горит на площадке. Внизу непроглядная тьма. Пат вцепился в перила.
— Лампу захватишь, Кэтел?
Он толкнул дверь в комнату Кэтела, и лампа осветила ее. Потом лампа стукнула о стол. Кэтел, не поднимая головы, стянул ботинки и брюки и залез в постель. Он начал что-то говорить, но слова перешли в невнятное бормотание, и через минуту он уже крепко спал.
Пат оглядел знакомую комнатку: книжный шкаф, в котором вповалку стояли и лежали книжки Кэтела, приколотые к стене картинки с птицами, модель яхты. Словно его собственное детство жило здесь. С Кэтелом он и в самом деле прожил второе детство, вторую невинность. Впервые то, что должно было случиться завтра, представилось ему кошмаром, чем-то ужасным. Сколько раз он видел, как брат вот так же засыпал на каникулах, когда они к вечеру тоже валились с ног от усталости; и они засыпали, а рано утром бежали купаться в холодном море. Неужели это не повторится? Завтра он будет убивать людей. Неужели этот кошмар не рассеется к утру, не оставит его свободным и невинным? Он склонился над братом, откинул с его лица темные волосы и тронул место на виске, куда можно бы приставить дуло револьвера. Кто сказал, что Кэтел должен умереть? Что он сам должен умереть? Они так молоды. Внезапно он вспомнил и понял слова матери: «Умереть за Ирландию — это бессмыслица».