Алое Пламя

Руднева Мария

– О каких изменениях ведешь ты речь?

– Ты станешь другим. Ты уже начал становиться другим. Мужчиной, если хочешь знать мое мнение. Ты станешь сильнее, выносливее, быстрее, и с тобой мало кто сможет сравниться – когда-нибудь. Поверь мне, я видела в своей жизни тысячу тысяч воинов, и я знаю, о чем говорю. И вместе с твоим телом станет крепче и твоя душа. А теперь отдыхай, царевич, поскольку ты стоишь сейчас лишь в начале очень долгого пути.

Джамарана отошла от царевича, а на место ее тут же уселся Рашта.

– Я подумал, о, мой великолепный повелитель, что ты захочешь чего-нибудь поесть, но Джамарана строго запретила кормить тебя мясом и тяжелой пищей. Поэтому я принес суп.

– И

будешь сам кормить меня? – слабо улыбнулся царевич Ардлет, чувствуя, что руки горят огнем. Мысль о том, сколько усилий придется приложить, чтобы только принять пиалу с супом, опалила огнем и его усталый разум.

– Отчего же не покормить? – широко улыбнулся Рашта и взял в руки ложку.

Так и повелось следующие дни, за которыми следовали другие дни, и следующие дни, так похожие один на другой. Царевич Ардлет и его верный слуга Рашта, в сопровождении Джамараны и ее разбойников, продвигались к краю Белой пустыни, прячась в оазисах от палящего солнца.

– Спасибо тебе, Джамарана, – не раз говорил ей Рашта, нежась в тени возле прохладного водоема, – мы никогда не нашли бы эти пути среди барханов, и эти оазисы не смогли бы дарить нам свою прохладу. Не встреть мы тебя, тяжко бы нам пришлось! А ведь ты учишь моего царевича сражаться… Посмотри, как он возмужал за это время! Уже и не узнать того тонкого юношу, похожего на цветок магнолии, которого я вызвался сопровождать в опасном и почти безнадежном странствии!

И Джамарана соглашалась с ним и проводила с ним времени больше, пожалуй, чем полагалось для дела, но не было здесь никого, кто осмелился бы указать ей, как и где ей полагается вкушать отдых.

Царевич Ардлет же старательно постигал секреты мастерства, и меч в его руках постепенно превращался в страшное оружие. Кожа его загорела, в движениях появилась отточенная, тигриная грация, а в его огромных выразительных глазах чаще слез стала блестеть сталь. Грациознее и прекраснее его по-прежнему не было никого на свете, и Джамарана соглашалась с Раштой, что не сыскать ему теперь равных ни в танце, ни в мастерстве владения оружием. Царевич постигал все с невероятной скоростью, словно припал, наконец, к источнику, иссушаемый жаждой. Несмотря на то что все тело его страдало после тренировок и длительных переходов, счастье и восторг, наполнявшие его душу, позволяли ему снова и снова самому подниматься с рассветом и будить чутко спящую Джамарану. А иногда он не решался ее будить и занимался самостоятельно, представляя противника перед собой внутренним взором. В такие минуты оставался он наедине с собой, обнаженный и чистый, и настолько захлестывали его эти новые грани его самого, открывавшиеся ему с первыми лучами солнца, что он все чаще вставал еще до рассвета. Потому и видел многое из того, что должно было оставаться скрытым, и не знал по неопытности своей, что же ему теперь делать.

Не выдержав, отозвал царевич слугу своего Рашту к водоему и заговорил с ним так:

– Скажи мне, о, драгоценный мой Рашта, откроешь ли ты мне, своему господину и повелителю, тайны своего сердца?

– Нет у меня ни единой тайны от моего господина и повелителя, – решительно возразил Рашта, но темные глаза его отчего-то хранили печаль.

– Я вижу тоску в твоем взгляде, мой милый Рашта, и не было той тоски, пока не встретились мы с разбойниками. – Ардлет накрыл рукой руку Рашты: – Послушай, друг мой, я встаю теперь до рассвета, оттого вижу многое, что должно было остаться скрытым хотя бы и от моих глаз. Но я видел то, что видели мои глаза, и слышал то, что слышали мои уши. Скажи мне, Рашта, любишь ли ты дикую разбойницу Джамарану?

– Сам ведь знаешь на то ответ, господин мой! – резко ответил Рашта, но

смягчил свой голос, обуздав свои чувства. – Я люблю Джамарану, и нет во мне сил это скрывать. Ведь не впервые мы встретились в этом странствии; доводилось нам и раньше подолгу проводить время вместе, и давал я ей опрометчивые обещания, что вернусь за ней, увезу в каменностенный город и стану ей верным мужем. Мы были совсем детьми, и глупо было бы судить нас за это. И я вспоминал о ней потом, когда меня оставили во дворце служить тебе, и думал, что никогда не смогу ее найти. Я-то думал, что стану, как отец, путешественником и покорителем пустынь и морей, а оказался заперт в четырех стенах. Я смирился с тем, что всю жизнь проведу рядом с тобой, мой царевич, и жизнь эта была бы прекрасна и восхитительна. Но вот все изменилось, и мы с тобой – странники и покорители пустыни, как я всегда мечтал, и находит нас среди барханов именно она – еще более прекрасная, еще более удивительная, чем та, о которой я вспоминал. И представляешь, она ведь тоже помнила меня все это время! И ждала. И получается, я не нарушил обещания и вернулся за ней!

– Вот только что теперь ты будешь делать? – мягко спросил Ардлет. – Я пока не царь, а мой отец не позволит тебе привести во дворец разбойницу, которой запрещен вход в любые города?

– Я не знаю, – вздохнул Рашта, – но знаю, что в городе ей не место. Она дышит свободой, для нее дорог весь мир, ковром стелющийся ей под ноги. Если бы я мог остаться с ней…

– Так останься, – вдруг сказал царевич Ардлет и сам поразился словам, которые слетели с его губ, – ведь это же и твоя мечта тоже. Это – тот мир, о котором ты мечтал. Разве Рашта, которого я знаю – которого я узнал в дороге! – разве этот Рашта хочет всю жизнь разыгрывать влиятельных гостей, меняясь местами с царевичем, танцевать на пирах и праздниках и бродить без цели по цветущему саду? Тебя слишком много для этого, Рашта, тебя ждет весь мир – и женщина, вместе с которой ты этот мир обретешь!

– Ты… отпускаешь меня, господин? – неверяще прошептал Рашта, и мир в его душе встал с ног на голову, а потом опрокинулся обратно.

– Отпускаю, – улыбнулся царевич той улыбкой, которая сводила с ума каждого, кто отваживался на него взглянуть – настолько нежной и светлой она была. Но глаза его были серьезны и лишены лукавства. – Хотя без тебя мне будет тоскливо и тошно. Я только прошу: сопроводи меня до страны Эшиа. А после, месяц спустя, жди в том месте, где нам предстоит расстаться, жди со своей женой и вашими разбойниками, чтобы помочь мне вернуться обратно в мою страну. Сделаешь ты это для меня, верный мой Рашта?

– Это самое меньшее из того, что я могу для тебя сделать, господин мой и повелитель, – упал перед ним на колени Рашта. – Я служил царевичу… Но вижу сейчас перед собой великого царя, ибо такое благородство и щедрость поистине царские, и только царь способен преподнести столь щедрый дар – свободу!

– Свободу… – прошептал Ардлет словно самому себе, а потом протянул руки и поднял Рашту с колен.

– Иди к ней, – велел он. – Иди к ней и объяви, что сегодня вечером мы остаемся здесь. Мы празднуем!

И что это было за празднество! Прекрасное и странное. Наверное, ничего более странного и прекрасного не доводилось еще видеть ни одному существу на свете, и даже солнце и луна могли бы об этом поспорить! Посреди оазиса развели большой костер, разворошили все припасы, чтобы сделать из походного ужина праздничный, а вино в тот вечер просто лилось рекой. Царевич Ардлет помог из всего, что нашлось под рукой – шелковых платков, цветов и золотых монет – собрать свадебный наряд для разбойницы, и украсил Рашту собственными браслетами, из тех, которые вез с собой.