Алое восстание
Шрифт:
Морозы все крепчают. Здесь, в дремучих чащобах далеко к северо-западу от моих прежних холмов, бойцы Марса ни разу не появлялись. Не знаю, что делал бы, встреть я кого-нибудь из них.
— Кроме тебя, никто не знает, где я, — криво усмехается Виргиния, — только поэтому еще и жива.
— И что собираешься делать?
— Оставаться в живых, — смеется она.
— Тебе это лучше удается, чем мне.
— В смысле?
— Никто из твоих тебя не предал бы.
— Потому что я правила по-другому. Людям не нравится,
— С чего ты решила?
— Это было видно за километр, написано на лице. Все твои мысли занимала одна только твоя миссия, в чем бы она ни состояла. Ты летел к цели напрямую, как пущенная стрела. Когда еще только встретились, я сразу подумала, что ты готов кому угодно горло перерезать, только бы добиться своего. — Она задумчиво смотрит на меня. — А что тебе надо, кстати?
Я пожимаю плечами:
— Выиграть.
— Да ну, брось. Ты не настолько прост.
— А ты так хорошо меня знаешь? — хмыкаю я, поворачивая шипящую над огнем кроличью тушку.
— Я знаю, что ты кричишь во сне и зовешь какую-то Эо. Кто это, сестра? Любимая девушка? Имя какое-то не наше, да и у тебя тоже.
— Я с дальнего астероидного пояса, человек из глубинки. Разве тебе не говорили?
— Да кто скажет, я мало с кем общалась. — Она машет рукой. — Ладно, ерунда. Главное — другое: люди тебе не доверяют, потому что тебе важнее твоя цель, чем они, и это очень заметно.
— А тебе, значит, доверяют?
— Еще как доверяют, Жнец. Я просто больше, чем ты, люблю людей, а они все замечают. Ты как волк, только воешь и скалишь пасть, а я мудрая советчица, которая всегда выслушает. Они знают, что со мной всегда можно договориться. С волком нельзя, тут либо ты его порвешь, либо он тебя.
Она права.
Пока мы жили не в замке, отдельной компанией, так было и у нас. Вместе добывали дичь, я учил каждого ее разделывать, хотя и сам толком не умел. Разводил для них огонь, и это был наш общий секрет, о котором не знала банда Титуса. Меня любили, относились почти как к родному отцу, это было видно по их глазам. Пока Титус был жив, я воплощал в себе надежду на лучшее, а потом… потом сам стал Титусом.
— Иногда трудно помнить, что это всего лишь учеба и нам пытаются вдолбить какие-то знания, — вздыхаю я.
— Как, например, жить для чего-то большего? — Она наклоняется ко мне, ее волосы касаются моего лица.
Ее слова вонзаются в сердце, словно иглы. Я слышу, как их произносят другие губы. Жить для чего-то большего. Большего, чем власть. Большего, чем месть. Большего, чем нам дано.
Я должен не просто победить, а научиться большему, чем остальные. Только так можно помочь своим, алым. Пока не превращусь из глупого самонадеянного мальчишки в настоящего вождя, делу Ареса я не помощник. Я должен обеспечить своему народу достойное будущее, вот чего хотела от меня Эо.
Волки совсем отощали, их ночной вой все отчаянней. Иногда, подстрелив дичь, приходится их отгонять. Однажды, когда уже в сумерках мы заваливаем большого оленя, нас окружает целая стая. Смутные тени мелькают между деревьями, как призраки. Самый крупный волк размером почти с меня, мех у него снежно-белый, остальные все серые, черные они только летом. Кольцо вокруг нас сжимается, каждый охотник двигается сам по себе, выбирая собственную тактику, но оставаясь при этом членом стаи.
— Так и нам надо учиться воевать, — замечаю я, наблюдая за волками.
— Давай лучше потом об этом поговорим, — сердито фыркает Виргиния.
Чтобы свалить белого вожака, хватает трех стрел, остальные волки разбегаются. Снимаем с него шкуру. Усердно работая ножом, Виргиния поднимает на меня взгляд. Щеки у нее побелели от холода.
— Как у волков не получится, — говорит она, — потому что рабы не могут быть членами стаи. Только у волков тоже не все ладно — слишком многое зависит от вожака. Достаточно отсечь голову, и тело отступает.
— Значит, надо больше самостоятельности.
— Наверное. — Виргиния кивает, задумчиво закусив губу.
После ужина, уже в пещере, она объясняет:
— Это как пальцы на руке. — Мы сидим рядом, касаясь коленями, так что мне даже неловко. На костре жарится оленина, наполняя пещеру аппетитным густым ароматом. Снаружи бушует метель. Белая волчья шкура сушится возле огня.
— Дай-ка мне руку! — продолжает Виргиния. — Который из пальцев у тебя главный?
— Все главные, у каждого свое назначение.
— Да ладно тебе, не выпендривайся.
Показываю большой. Она просит меня удержать палочку им одним и легко выдергивает. Затем держу остальными пальцами без помощи большого, но и тут, хоть и с трудом, Виргиния завладевает ею.
— Вот, а теперь представь, что большой палец — это все члены братства, а остальные — рабы, которых вы захватили. Примас… ну, он как бы мозг, и вместе все работает вроде бы идеально.
В самом деле, вырвать палочку теперь не получается. Наконец отбрасываю ее и спрашиваю, к чему это все.
— А ты попробуй, — говорит она, хитро прищурившись, — сделать что-нибудь посложнее: например, крутить большим пальцем по часовой стрелке, а остальными — наоборот, но за исключением среднего.
Делаю в точности, как сказано.
— Ничего себе! — восклицает Виргиния, не веря своим глазам. Ну еще бы. Пальцев проходчика, привыкших работать с дистанционным манипулятором, ей видеть не приходилось. Пробует сама, но безуспешно.
— Да понятно, в общем, — киваю я. — Рука — она как Сообщество.