Алое восстание
Шрифт:
— Да, — только и могу выдавить я.
— Моя жена, — продолжает он без улыбки, — замучила меня просьбами. Ей очень хотелось, чтобы я помог нашему сыну победить.
— Неужели ему помогали? — Я вскидываю бровь.
Уголки тонких губ еле заметно приподнимаются.
— Полагаю, это останется между нами?
После всего, что случилось, он еще рассчитывает на мое сотрудничество! Как будто это само собой разумеется. Я что-то еще ему должен! Что бы сказал на моем месте Танцор? Я медленно разжимаю кулаки.
— Само собой, — улыбаюсь. — На домашнем фронте я вам не помощник, но о том, что Шакалу помогал папочка, не узнает ни одна живая душа.
Губернатор недовольно выпячивает подбородок:
— Не называй его так. Из рода Августусов выходят львы, а не паршивые пожиратели падали.
— Тогда вам не следовало ставить на него. Мустанг куда достойнее, — замечаю я, нарочно не называя Виргинию по имени.
— Оставим семейную тему, Дэрроу, — надменно хмурится он. — Вопрос в том, чего ты хочешь за свое молчание. Августусы не принимают подарков и никому ничего не должны. Ты можешь рассчитывать на награду, но только при одном условии…
— Что оставлю в покое вашу дочь?
— Нет. — Он внезапно разражается резким смехом. — Только глупцы беспокоятся о чистоте крови. Мне безразлична репутация семьи и длина родословной, все это пустое тщеславие. Имеет значение только сила, способность властвовать над другими — то, что у тебя есть. — Губернатор наклоняется ближе. В его зрачках я вижу умирающую Эо. — У меня много врагов, сильных врагов.
— Семья Беллона, — киваю я.
— Есть и другие… Да, у императора Тиберия Беллона более полусотни племянников и племянниц, не говоря уже о девяти детях. Голиаф, Карнус… Кассий, его любимчик. У него сильное потомство, мне повезло меньше. Был сын, который стоил всех отпрысков Тиберия, вместе взятых… но Карнус убил его. — Он на мгновение замолкает. — Остались племянник с племянницей, сын и дочь. Вот почему мне нужны подопечные… Короче, условие мое следующее. Ты получишь все, что пожелаешь. Я куплю тебе розовых, черных, серых, зеленых — каких угодно и сколько угодно. Подпишу направление в Академию флота, ты будешь командовать звездными кораблями и покорять планеты. Обеспечу поддержку и финансирование даже сверх того, что требуется от патрона. Представлю верховной правительнице… Все это, если ты будешь молчать… и если станешь одним из моих приближенных, верным соратником — членом моей семьи.
Иными словами, предать свой род, отказаться от фамилии. Пускай Андромедусы выбраны наугад, пусть я самозванец, но такое предложение отзывается в душе болью. Я понял, что он это скажет, но не знаю, что ответить.
— Вы уверены, что солдаты вашего сына не проболтаются?
Он презрительно фыркает:
— Меня больше беспокоят твои командиры.
— Из моей армии мало кто в курсе, а те, кому известно о вашем участии, не скажут ни слова.
— Ты так им веришь?
— Я их лорд-примас.
— Что, серьезно? — Он смотрит в недоумении, словно я открылся ему в незнании законов гравитации. — Мальчик мой, как только твои друзья рассядутся по челнокам, вся их верность рассыплется в прах. Одни отправятся служить к лунным лордам, других заберут губернаторы газовых гигантов. Кто-то окажется в самой столице. О тебе будут вспоминать как о легенде далекой юности, только и всего. Можно хранить верность человеку, но не легенде… Когда-то я был таким же, как ты, тоже первым на курсе, и что? Верных друзей я здесь не приобрел.
— Так было раньше, но не теперь! — Собственная горячность удивляет меня. — Я освободил рабов, поднял тех, кто упал. Старому поколению не понять, что это значит.
С раздражением вновь слышу его смех.
— Ах, Дэрроу, Дэрроу… Каждое поколение думает так. Нет ничего нового под солнцем.
— Мы на самом деле другие!
Пускай говорит что хочет, но я прав. От моей искры вспыхнет огонь во всех мирах. Я стану молотом, разбивающим цепи!
— Есть школа, и есть жизнь, Дэрроу, — продолжает Августус. — Здесь ты царь и бог, но в реальности богов нет. Жаждущих ими стать сколько угодно, но на то мы и нобили, чтобы таких сдерживать. Многие до тебя побеждали в училище и добивались успеха за его стенами, ты не исключение. И не надейся, что все теперь склонятся перед тобой и будут тебе верны. Без помощи сильных не достигнуть высот, и моя поддержка — это лучшее, на что ты можешь надеяться.
Я предаю не фальшивую семью, а настоящую, свой народ. Одно дело — школа, но идти под крыло этого дракона… позволить ему приблизить меня, окружить роскошью, в то время как мои родичи, моя плоть и кровь, голодают, горят в шахтах и гибнут… Сердце мое рвется от боли.
Золотые отпрыски губернатора не сводят с нас глаз. Наблюдают и Кассий с отцом, на их лицах следы слез. Бедный Юлиан… Как бы мне хотелось оказаться сейчас в Ликосе со своими, ощутить руку Кирана на своем плече, обнять Лианну, сидеть за столом на кухне и смотреть, как мать готовит ужин. Вот что такое настоящая семья — любовь. Эти люди, что вокруг, думают только о славе, победах и родовой чести, но ничего не знают о любви. Здесь не семьи, а команды, играющие в свои тщеславные игры. Губернатор даже не поздоровался со своими детьми, этому деляге важнее заполучить меня.
— Смешно, — вырывается у меня.
— Смешно? — грозно хмурится Августус.
— Смешно, как одно-единственное слово может изменить всю твою жизнь, — поспешно продолжаю я.
— Ничего смешного, — качает головой губернатор. — Золото и сталь дают власть, но наибольшей властью во всех мирах обладает слово.
Задумчиво гляжу на него, улыбаюсь. Он и сам не знает, насколько прав. Только песни еще сильнее. Слова будят разум, а мелодия — сердце. У нас, алых, песни и танцы в крови, и не ему рассказывать мне о власти слов.
— Так что ты ответишь? — нетерпеливо спрашивает Августус. — Да или нет? Второй раз предлагать не стану.
Обвожу взглядом лица со шрамами. Десятки нобилей ждут своей очереди поговорить со мной, мечтают взять под свое крыло. Здесь и старый Лорн Аркос, Рыцарь Гнева, Меч Марса, — тот, кто послал мне моего Пегаса и кольцо Танцора, непревзойденный образец чести и третий по влиянию сановник на планете. Сколь многому он мог бы меня научить!
— Итак, твой ответ? Ты согласен подняться с моей помощью?
На его шее бьется жилка, сильно и ровно. Перед смертью моя Эо пела песню. Когда я буду вешать его, песни он не дождется. Жизнь его не отдастся эхом в будущих веках, она просто прекратится.
Сдержанно наклоняю голову:
— Я считаю ваше предложение более чем привлекательным, ваша светлость.
Гляжу ему в глаза. Надеюсь, он примет пылающий в них гнев за энтузиазм.
— Ты знаешь, что нужно сказать? — спрашивает он. Я молча киваю. — Тогда скажи — здесь и сейчас. Пускай все видят, что я выбрал лучшего в училище.