Альпинист. Книга 1

Гадость!

День был прекрасным, солнечным. Пахло нагретым асфальтом, сиренью, городской сухой пылью.

Какая же гадость!

Я ковылял по тротуару, поглядывая на прохожих. Те спешили по своим делам — в университет, на работу, в магазин. Погруженные в суету, сливаясь с потоком

шума машин и гула, походили они на пчел. А жужжание рекламных баннеров только усиливало эффект улья.

И только я никуда не спешил.

Долгожданная пенсия, которую я так вожделенно ждал всю жизнь и которую успел идеализировать, оказалась не такой уж и привлекательной.

Гадость! Какая же гадость!

Да, не нужно было вставать ранним утром и можно спать сколько хочешь. Только вот в старости спать уже и не хотелось, мучила бессонница. Мечталось, что в освободившееся время можно будет заняться тем, что действительно нравится. Да только вот лихо играть на гитаре как прежде уже не получалось — пальцы крутило артритом. Путешествовать? Ага, как же! На такую-то пенсию? Смех!

— Гадость! — процедил я сквозь зубы, остановившись у пешеходного перехода.

Говорить с самим собой — это тоже бесплатное приложение к пенсии. Все пытаюсь держать себя, но не получается.

Поток людей тоже остановился. Красный глаз светофора лениво принялся отсчитывать время, оставшееся до следующего старта новому марафону.

Я глянул на толпу. Каждый уткнулся в свой телефон, не замечая ничего вокруг.

«Интересно, если я упаду и буду биться в приступе, хоть кто-нибудь обратит на это внимание?»

Но проверять все же не стал — понял, что старика-затейника живо определят в психушку. А родных нет, которые могли бы подтвердить, что я не сумасшедший.

Загорелся зеленый сигнал светофора, толпа бурной рекой понеслась вперед. Я же остался на месте.

Я вдруг понял, что не знаю куда иду. Вроде вышел из дома, чтобы хлеба купить, зашел в магазин, но не взял — свежего еще не завезли. Поговорил с продавщицей Дашей о всяких пустяках, сказал, что ей забегу позже. Симпатичная она, добрая. Потом пошел. Просто пошел, мимо своей девятиэтажки, вдоль улицы, задумавшись обо всем на свете и ни о чем одновременно.

— Вот она, старость! — грустно усмехнулся я собственной рассеянности.

«Может, пива выпить?»

Но откинул мысль. От пива пучить будет и живот закрутит.

Тогда водочки? Не много, только чтобы кровь разогнать. Но и водки тоже не хотелось.

Тогда, может, пройтись до Кольцевой, посмотреть на фонтан и на голубей? Послушать какого-нибудь патлатого студента, который толком то и петь не умеет, три аккорда еле перебирает, а уже выступать желает, на улицу вышел? Иногда это его бренчание расслабляет.

Нет, этого тоже

не хотелось. Болели ноги. Спину тоже начало ломить. Домой надо, в берлогу свою, к телевизору.

Стало вдруг невыносимо горько от всего этого — от толпы, от телевизора, от вселенской скуки, обыденности и обреченности. Тошно и горько.

Я заморгал, чтобы не дать предательской слезе прорваться наружу, пошел вперед, чтобы не стоять как дурак посреди улицы.

Пошел резко, сразу, не обращая внимания ни на что. И только успел услышать, как кто-то сбоку вдруг удивленно выдохнул: «Красный еще! Куда ты, дед?».

А потом — истошный визг тормозов. Тяжелый удар. Одним кадром огромное колесо машины, закрывающее собой весь горизонт, черное, страшное. Крик женщины «старик под колеса прыгнул!». Скрежет. Лязг.

И боль, боль, боль.

А потом пустота…

— Что там у нас?

Строгий мужской голос, чуть дребезжащий.

— Да вот, Николай Игоревич, привез вам пациента нового.

Второй голос молодой, звонкий.

— Вижу, что не бочку с квасом ты мне прикатил. И где ты их только находишь? Третьего уже за эту неделю.

— Ну, это вы, Николай Игоревич, пулю отливаете! Не третий. Второй. И не за неделю, а за месяц, — тяжелый вздох. — Ну что я могу поделать? Участок у меня такой, движение интенсивное, едут машины. И поток людской плотный. Много людей. Разных. И молодых, и старых. Думаете, мне охота их из-под колес доставать?

Тяжелый вздох.

— Ладно, не злись, старшина. То же не булочки тут печем, работа тяжелая и у нас.

— Понимаю. К тому же это не колесник.

— А кто?

— Каскадер!

— Да ладно?!

— С третьего этажа упал.

— Суицидник что ли?

— Не похоже. Прохожие говорят, сам полез наверх. И сорвался.

— Пьяный?

Сопение у самого рта.

— Алкоголем не пахнет. Не каскадер это. Каскадеры обычно под «мухой» лезть начинают на всякие столбы и дома, пытаясь показать свою удаль. Этот альпинист. Или дурачок.

— Николай Игоревич, мне пора. Вы уж как-нибудь сами, хорошо? А я потом, чуть позже приду. Разберемся кто он — дурачок или нет. Вот, распишитесь.

— Подожди ты. Осмотреть нужно. Потом распишусь. Так-с, посмотрим…

— Николай Игоревич, у меня пост там без присмотра…

— Не убежит твой пост. Сейчас.

Прикосновения рук, отточенные движения, нажимы. Все болит, искриться от боли.

— Кости целы. А вот ушибы имеются. Так-с… Голове хорошо досталось.

— Живой?

— Дышит, — ответил тот, кого назвали Николаем Игоревичем. — Был бы мертвый, на нижний этаж повез бы, к Марку Эдуардовичу в холодильник, хех!

Второй шутку явно не понял. Дежурно строго спросил: