Альпинист. Покорить СССР
Шрифт:
– Встречайте новенького! – крикнула Тома и укатила вместе с коляской прочь.
Осторожно ковыляя, я зашел внутрь, поздоровался. На трех кроватях лежали пациенты – двое пожилых уже мужчин и один молодой парнишка. У стариков были перебинтованы ноги, а у молодого – обе руки.
– Привет! – отозвался один из стариков, глянув на меня из-под толстых линз очков. – Как звать?
– Сергей Геннадьевич, – ответил я.
Тон, с каким старик задал этот вопрос, не понравился мне. Как к пацану обратился. Хотя, возраст одинаковый. Ему можно. Что это я нервозный какой-то? Надо успокоиться.
– Ишь ты! – усмехнулся тот. – Серега, значит? А я Михаил Андреевич. Это, – он указал на второго пожилого мужчину, плотного, черноволосого, – Кайрат Айдынович. А тот, твой ровесник – Пашка.
– Ровесник? – не понял я, глядя на парня.
– Ну да, – кивнул Михаил Андреевич. – Тебе, поди, тоже шестнадцать?
– Мне шестьдесят пять! – выдохнул я.
Два старика переглянулись.
– Этот с травмой головы, – подал голос Пашка. – Повредился. Не обращайте внимания. Видите, голова перебинтована? Клинит.
– И то верно! Ну Пашка, ну Шерлок Холмс! – сухо рассмеялся Михаил Андреевич. – Вырастешь – следователем будешь!
– Я уже взрослый! – обиженно ответил Пашка. – Вот кости срастутся на руках, заявление в Омскую школу милиции отнесу.
– Ну, это правильно, – кивнул Михаил Андреевич. – Только доучись сначала.
– На нас бросаться не будешь? – спросил Кайрат Айдынович с сильным южным акцентом, поглядывая на меня с подозрением.
– А зачем мне на вас бросаться? – не понял я.
– Мало ли… – пожал тот плечами.
Он мне сразу не понравился. Хитрые какие-то глаза, и сам какой-то подозрительный. И вообще, мне тут не нравилось. Все присутствовавшие словно пытались разыграть меня, но розыгрыш получался несмешной.
– Ладно, не стой в дверях, располагайся! – сказал Михаил Андреевич.
Я прошел к кровати, мельком бросил взгляд на зеркало, висящее на стене возле входа.
Глянул… и замер, словно пораженный молнией.
Зеркало было старым, серебряная отражающая поверхность по углам исшаркалась, медная рамка окислилась и позеленела. Но не это так сильно удивило меня.
А отражение.
Из зеркала на меня смотрел не я сам – седой, побитый жизнью старик. А молодой паренек, лет шестнадцати, абсолютно не знакомый мне…
Пол под ногами вдруг резко подскочил и шлепнул меня по лицу.
Глава 2. Больница
Десятилетия жизни, возраст, пенсия, шаткое здоровье – такие вводные предполагали опыт обмороков. И он у меня имелся. Бывало, прихватывало, я падал в бессознанку.
Но на этот раз все произошло иначе.
Обычно чувствуешь, как начинает пульсировать в висках, натужно, тяжело. Потом горизонт плывет, словно воск свечи. А потом – хлоп! – и уже глаза в недоумении открываешь, не понимая, как оказался на полу или кровати, и кто эти люди, которые с ужасом смотрят на тебя.
А тут…
Меня не швырнуло в черноту небытия. Напротив, перед глазами поплыли обрывочные картины, яркие, насыщенные, словно кто-то выкрутил все настройки на максимум. Фантастические, небывалые.
Я увидел землю с высоты птичьего полета. Незнакомый поселок, лес за ним, ручей. Потом ущелье. И гору, огромную, величественную, вечную. Она высилась над миром, храня мудрое молчание. Жизнь текла вокруг нее, люди рождались, росли, ссорились и мирились, влюблялись и расставались, обретали и теряли, умирали, а она все стояла, безмолвно, словно старик, погрузившийся в сон, и наша суета ей была неинтересна.
Я увидел, что на самом пике горы горел холодный свет. Он манил меня, словно я был мотыльком. И едва я подлетел к нему, как вдруг понял – это пришло как озарение, – что этот свет мое спасение. Он мог вернуть меня обратно, в мой мир, потому что этот какой-то не такой, чужой. Не мой.
Я открыл глаза. Огляделся.
– Ты как? В порядке, солдатик? – спросила медсестра Тома, капая на ложку какие-то лекарства и протягивая мне.
– Норм… – только и успел буркнуть я, как ложка тут же отправилась мне в рот.
Пришлось глотать горькое лекарство.
– Придется тебе тут задержаться, – сказала Тома, выхода из палаты. – Вечером обход главврача, скажешь, что шмякнулся в обморок. А вы, – она строго глянула на Михаила Андреевича, – следите за ним. Видите, не отошел еще парень.
И ушла.
– Что ж ты не предупредил, молодой, что в обморок будешь падать? Мы б тебя хоть к кровати привалили, чтобы не так больно падать было, – произнес Михаил Андреевич.
Молодой…
Я вспомнил увиденное в зеркале, и сердце мое забилось сильней. Показалось? Или сошел с ума?
Нужно понять.
– Просто… не отошел еще с докторских пилюль, – соврал я.
– Это да, – кивнул Пашка. – Мне когда штифт ставили, такой укол сделали, что я потом толком не понимал, где нахожусь!
– Ребята, – хрипло произнес я, садясь на кровать и потирая ушибленный локоть. – А ни у кого зеркала нет?
– Тебе зачнем? Бриться собрался? – усмехнулся Кайрат Айдынович. – Вон, на стене висит.
– Хорош издеваться, – буркнул Михаил Андреевич. – Не видишь, что ли, что парень на ногах не стоит? Хочешь, чтобы он еще раз упал?
Старик осторожно перевернулся на бок, достал из тумбочки маленькое зеркальце.
– На вот, только не вырони. Это из бритвенного набора! Бабка подарила. Узнает, что разбили – с обоих шкуру живьем снимет. Так, держи крепче.
Трясущимися руками я взял зеркальце. Не сразу осмелился посмотреть в него. Но все же глянул.
Думал, закричу. Не закричал. Напротив, спокойно воспринял чужой свой облик. Молодой парнишка, черноволосый, худой, серые, чуть с голубизной глаза. Симпатичный. Молодой.