Альпийская крепость
Шрифт:
— Даже мертвецам не доверяют, — все же не потерял чувство юмора чопорный англичанин. — Вырождение профессии, майор СС Скорцени.
Первое, что увидела Софи Жерницки, приблизившись к столу обер-диверсанта рейха — небрежно брошенную фотографию Эйховена. Она лежала наискосок, поэтому гауптман легко узнала агента СИС и по сутане, и пб Лицу, после чего вопросительно, и в то же время напряженно, взглянула на оберштурмбаннфюрера: дескать, жду объяснений.
— Вам что, знаком этот человек? — и себе насторожился Скорцени.
Прежде чем ответить, Софи снисходительно ухмыльнулась. Она не понимала, зачем Скорцени понадобилось затевать эту дурацкую игру в «узнавалки».
— Естественно. Майор СИС Эйховен, он же — «бедный, вечно молящийся монах Тото»
Уже усевшийся было за стол Скорцени вновь приподнялся и, потянувшись к Софи через стол, буквально нависая над ней, как Гулливер над королевой Лилипутии, прогромыхал:
— Вы хотите сказать Жерницки, что давно знакомы с этим офицером СИС?
— Если по личному заданию шефа абвера дважды укладываешься в постель к такому далеко не монашествующему агенту-англичанину, это как, достаточно для того, чтобы считать, что знакомство состоялось? — как всегда, Софи была беззастенчиво откровенна во всех своих амурных похождениях, понимая, что большинство из них начальствующим мужчинам разведки все равно становится известными.
— И происходило это в Италии? — спросил Отто, лишь теперь предлагая Жерницки кресло. — Где именно? — Моральные аспекты этого романа «долгодевствующей дщери Софьи» обер-диверсанта не интересовали.
— Сначала во Флоренции, а затем в Риме, где Тото опрометчиво испытывал себя и вас в ходе несостоявшейся операции по похищению папы римского.
— Так это вы, Софи, сдали нам этого монаха Тото?!
— Разве до сих пор вы даже не догадывались об этом? — и себе благосклонно удивилась Софи.
— Это от вас мы получили информацию о том, кем он является на самом деле?
— Ту самую, которой вы, Скорцени, затем так лихо козыряли, заставляя «бедного, вечно молящегося монаха Тото» писать «долговые расписки на имя Кальтенбруннера».
Скорцени откинулся на спинку кресла и громогласно, по-ребячьи притопывая ногами, расхохотался, а точнее сказать, дико заржал. И поскольку происходил "этот приступ хохота как раз в момент налета на центральную часть Берлина огромной стаи английских бомбардировочных «Ланкастеров», зрелище было достойным кисти мастера Ореста, из цикла его «Судных полотен войны».
— Значит, шеф абвера Канарис отслеживал подготовку отделом диверсий СД операции «Черный кардинал» втайне от меня, Кальтенбруннера, Шелленберга, Гиммлера и даже самого фюрера?!
— А вот о фюрере помолчим, — едва слышно проворковала Софи, давая понять, на ком замыкалась операция самого «абверовского адмирала».
Брови Скорцени резко поползли вверх, он прекрасно понимал, что Софи оказалась в составе так называемой «инспекционной группы» абвера.
— Вы работали там не одна?
— Под прикрытием двух битюгов, чьи псевдонимы вам ничего не скажут, Скорцени. Тем более что, признайтесь: спросить-то вы хотели не об этом?
— Не об этом, — кротко подтвердил Отто.
— Да, фюрер опасался, как бы в ходе этой операции вы не слишком сдружились с англичанами, а особенно с американцами, поскольку стало известно, что вами очень заинтересовались и шеф УСС генерал Донован, и командующий объединенными силами союзников Эйзенхауэр, которому надоело довольствоваться скупыми и столь же сомнительными сведениями людей Донована. Канарис прямо намекнул мне по поводу этого опасения, которое разделяли также Геринг и особенно Борман. Этот, последний, вообще готов был лично пойти по вашему следу, как профессиональная ищейка.
Скорцени нервно повел подбородком. Знал бы он об этом до недавнего душевного разговора с Борманом. Сама их встреча складывалась бы по-иному. Впрочем, сейчас не время было накалять страсти — это Скорцени тоже понимал.
— Как полагаете, англичане сами сдали вам, точнее, Канарису, этого Тото, чтобы укрепить пошатнувшееся реноме адмирала?
— Сдали. Но лишь после того, как я вышла на его след и вцепилась ему в горло. Англичане попросту прозевали меня, не успев предупредить Тото, который принял скромняжку Софи — за женщину из окружения известной вам «папессы» Паскуалины, вернее, из службы безопасности Ватикана. После этого генерал О’Коннел решил, что Тото — пешка непроходная, которой следует пожертвовать ради удержания ничьей.
— Теперь я понимаю, что вас следовало пригласить сюда значительно раньше.
— И надо было. И не только сюда, — светски улыбнулась Софи. — Все равно ведь не устояли бы.
— Ну, это уже…
— Да не смущайтесь вы так, Скорцени; как говорят в таких случаях в Одессе: «Сколько той жизни?!». А священники одесские боголепно добавляют: «…И не единожды, и не похоти ради, а продления рода человеческого для!.».
— Не зря барон фон Штубер утверждал, что женщины Одессы какие-то особенные.
— Кому, как не ему, утверждать подобное? Кстати, в своем отчете адмиралу Канарису я охарактеризовала вас, Отто, как человека более преданного рейху, чем сам фюрер, — произнесла Софи, все еще не сгоняя со своего личика умиленной ухмылки. — Это засвидетельствовано письменно. И это может — пока еще может — подтвердить сам адмирал Канарис.
— Вот именно: пока еще адмирал, пока еще может… — пробубнил Скорцени, всматриваясь в свое тусклое отражение в столешнице.
— Но вы так и не сказали, почему на вашем столе оказалась фотография Тото? Причем как раз к моему появлению в кабинете.
Скорцени повертел в руке снимок и, отложив его в сторону, достал из коричневой папки с тесненным золотым орлом какой-то листик.
— Потому что именно к вашему приходу на стол мне положили расшифровку радиограммы моего агента. В которой сообщается, что в Швейцарии/ куда № йапрабЖетёсь, неожиданно объявился этот служака из СИС. Не странное ли совпадение, Софи?
— Не странное, — посуровело лицо Жерницки. — Достаточно вспомнить, сколько времени прошло с той минуты, когда я узнала о предстоящей поездке в Берн, чтобы отмести какую-либо связь моей командировки с появлением в Швейцарии некоего Тото.