Алтайские сказки (другое издание)
Шрифт:
— От стыда куда теперь спрячешься, барсук? Против зайца какое войско собрал!
— Ха-ха-ха! Хо-хо!
А барсук головы не поднимает, сам себя бранит:
«Почему, шум в своем доме услыхав, сам туда не заглянул? Для чего пошел на весь Алтай кричать?»
А заяц знай себе спит-храпит.
Рассердился барсук да как пихнет зайца:
— Пошел вон! Кто тебе позволил здесь спать?
Проснулся
«Ну, — думает заяц, — будь что будет!»
И вдруг — прыг барсуку в лоб. А со лба, как с холма, — опять скок! — и в кусты.
От белого заячьего живота побелел лоб у барсука. От задних заячьих лап прошли белые следы по щекам.
Звери еще громче засмеялись:
— Ой, барсу-у-ук, какой ты красивый стал! Хо-ха-ха!
— К воде подойди, на себя посмотри!
Заковылял барсук к лесному озеру, увидал в воде свое отражение и заплакал:
«Пойду медведю покажусь».
Пришел и говорит:
— Кланяюсь вам до земли, дедушка-медведь. Защиты у вас прошу. Сам я этой ночью дома не был, гостей не звал. Громкий храп услыхав, испугался… Скольких зверей обеспокоил, свой дом порушил. Теперь посмотрите, от заячьего белого живота, от заячьих лап — лоб и щеки мои побелели. А виноватый без оглядки убежал. Это дело рассудите.
Взглянул медведь на барсука. Отошел подальше — еще раз посмотрел, да как зарычит:
— Ты еще жалуешься? Твоя голова раньше черная была, как земле, а теперь белизне твоего лба и щек даже люди позавидуют. Обидно, что не я на том месте стоял, что не мое лицо заяц выбелил. Вот это жаль! Да, жалко, обидно…
И горько вздохнув, замолчал медведь.
А барсук так и живет с белой полосой на лбу и на щеках. Говорят, что он привык к этим отметинам и даже похваляется:
— Вот как заяц для меня постарался! Мы теперь с ним друзья на веки вечные.
Ну, а что заяц говорит? Этого никто не слыхал.
Сто умов
Как стало тепло, прилетел журавль на Алтай, опустился на родное болото и пошел плясать! Ногами перебирает, крыльями хлопает.
Бежала мимо голодная лиса, позавидовала она журавлиной радости, заверещала:
— Смотрю и глазам своим не верю — журавль пляшет! А ведь у него, у бедняги, всего только две ноги.
Глянул журавль на лису — даже клюв разинул: одна, две, три, четыре лапы!
— Ой, — крикнула лиса, — ох, в таком длинном клюве ни одного-то зуба нет…
Стоит улыбается, а зубов у нее не сосчитать!
Журавль и голову повесил.
Тут лиса еще громче засмеялась:
— Куда ты свои уши спрятал? Нет у тебя ушей! Вот так голова! Ну, а в голове у тебя что?
— Я сюда из-за моря дорогу нашел, — чуть не плачет от обиды журавль, — есть, значит, у меня в голове хоть какой-то ум.
— Ох, и несчастный ты, журавль, — две ноги да один ум. Ты на меня погляди — четыре ноги, два уха, полон рот зубов, сто умов и замечательный хвост.
С горя журавль еще длиннее вытянул свою длинную шею и вдали увидел человека с луком и охотничьей сумой.
— Лиса, почтенная лиса, у вас четыре ноги, два уха, замечательный хвост, у вас полон рот зубов, у вас сто умов — охотник идет!!! Как нам спастись?!
— Мои сто умов всегда сто советов дадут.
Сказала и скрылась в барсучьей норе.
Журавль подумал:
«У нее сто умов», — и туда же за ней!
Никогда охотник такого не видывал, чтобы журавль за лисой гнался.
Сунул руку в нору, схватил журавля за длинные ноги и вытащил на свет.
Крылья у журавля распустились, повисли, глаза как стеклянные, даже сердце не бьется.
«Задохся, верно, в норе», — подумал охотник и швырнул журавля на кочку.
Снова сунул руку в нору, лису вытащил.
Лиса ушами трясла, зубами кусалась, всеми четырьмя лапами царапалась, а все же попала в охотничью суму.
«Пожалуй, и журавля прихвачу», — решил охотник.
Обернулся, глянул на кочку, а журавля-то и нет! Высоко в небе летит он, и стрелой не достанешь.
Так погибла лиса, у которой было сто умов, полон рот зубов, четыре ноги, два уха и замечательный хвост.
А журавль одним своим умишком пораскинул и то смекнул, как спастись.
Шелковая Кисточка — Торко-Чачак
Жила-была девочка, звали ее Торко-Чачак — Шелковая Кисточка. Глаза у нее точно ягоды черемухи, брови — две радуги. В косы вплетены заморские раковины, на шапке кисточка из шелка белого, как лунный свет.