Альтеpнатива веpшины Ключ
Шрифт:
– Я пойду наверх, - твердо сказал Саша, - какие бы мы высокие слова ни говорили. Ты прав, капитан: альпинизм - это спорт. А спорт предполагает борьбу. Я так привык жить. Кто-то когда-то сказал, что архитектура - это застывшая музыка. Это очень красиво. Но тогда не было массовой застройки. Архитектура сегодня - это битва. И я так привык жить. Я не могу - просто так, за здорово живешь, за какую-то хозяйственную неразбериху, путаницу в снабжении отдать лучший день своей жизни. Высшее достижение, которое мы совершили. Не могу, хоть режь меня!
–
– Завтра я пойду вниз. Так мне велит совесть. Вы можете идти со мной и можете идти вверх. В конце концов, мы и с Петром вдвоем можем управиться.
– Это нечестно!
– воскликнул Руслан.
– Мы все должны принять коллективное решение!
– Коллективного не получается, - сказал Володя.
– Ты можешь приказать!
– настаивал Руслан.
– Не хочу, - ответил Володя, - есть минуты, когда каждый сам должен выбрать дорогу.
– Извини, - сказал Саша, - но моя дорога - вверх. Я прагматик.
Володя улыбнулся.
– Саш, - спросил он, а что такое прагматик? Я не знаю.
– Это философия такая есть, - ответил Саша.
– В общем, это тот, кто идет к цели кратчайшим путем. И всегда делает то, что, с его тонки зрения, наиболее целесообразно.
– Как ты сейчас?
– спросил Володя,
– Как я сейчас, - ответил Саша.
Наступила пауза. Хлопала под ветром стенка палатки.
– Я чай поставлю, - сказала Лида.
– Кофе, - попросил Саша.
Руслан полез за флягой с бензином, достал. ее, стал разжигать примус. Саша заерзал в мешке, все пытался поудобнее устроиться.
– Я понимаю, - глухо сказал он, - меня можно осудить. Может быть, даже и нужно. Но то, что сегодня я пережил на этом маятнике... В первую секунду мне показалось, что веревка сорвалась и я падаю. Просто был собачий страх смерти!
– Могу себе представить, - сказал Володя.
– Нет, капитан, - ответил Саша, - представить этого нельзя.
– А ты что решил, Руслан?
– спросила Лида.
– А что Руслан может решить?!
– воскликнул Руслан.
– Куда я Сашку оставлю?
Володя включил приемопередатчик.
– База-Ключ; я Ключ, как слышно, прием.
Спартак ответил сразу.
– Передай вниз, что завтра мы спускаемся. Вертолет нам нужен будет к шестнадцати часам.
– Понял, - грустно сказал Спартак.
– Капитан, а вы "зеркало" прошли?
– К сожалению, прошли, - ответил Володя.
– У вас все?
Было слышно, как Марат схватил микрофон.
– Капитан!
– крикнул он высоко и вызывающе.
– А как же твоя мечта?
Володя немного помедлил с ответом.
– Мечта всегда прекрасна, курсант, - сказал он.
– Даже если она не достигнута. Главное, наверное, ее просто иметь. Не расстраивайся, курсант. Мы еще вернемся. У меня все, конец связи.
В палатке стало тихо.
– Чай, - сказала Лида.
– Володя, - сказал Саша, - ты считаешь, что мы с тобой
Володя не сразу ответил. Взял алюминиевую кружку с чаем, подул.
– Там, в компрессорной, - наконец сказал он, - живет дядя Митя, одинокий и одноногий старик. Когда в первый раз наш камень пошатнулся, он бежал на своем протезе быстрее всех. Я его, Саш, не брошу.
– Ты не ответил на мой вопрос, - сказал Саша.
– Ответил, - сказал Володя.
– Лида!
– добавил он. Дай-ка сюда снотворное.
Лида удивилась, но отдала Володе таблетки. Капитан приподнялся и выбросил таблетки из палатки.
– Что такое?
– возмутилась Лида.
– Я хочу, - медленно сказал Володя, - чтобы каждый из нас пережил эту ночь без вмешательства химикатов. Желательно с вмешательством совести. Спокойной ночи.
– И погасил свечу.
Перед рассветом Саша вдруг проснулся, вылез из палатки. На востоке тянулась тонкая, серая, светлая полоса. В этом раннем свете можно было разглядеть внизу ровное стоячее море облаков, откуда, как океанические острова, выглядывали кривые пирамиды черно-белых вершин.
Рядом с палаткой тлел красный огонек. Кто-то курил. Саша подошел - курил Володя.
– Ты чего?
– спросил Саша.
– Сорвался, - печально ответил Володя.
– Три месяца не курил. А тут еще и сна нет. Когда на флоте служил, помню, всем кубриком смеялись над словом "бессонница". Представить себе не могли, как это можно не заснуть. Думали, выдумка. Дураки были молодые.
– Жениться тебе нужно, Володя, вот что, - сказал Саша. И мальца сотворить по собственному проекту.
– Кажется, близок, - ответил Володя.
Помолчали.
– Лиду жалко, - сказал Саша.
– Жалко, - сказал Володя.
Оба вздохнули.
– Слушай, капитан, ты ведь когда-то стихи писал. Чего ты бросил? Тебя ведь печатали.
– Лучше бы было, если бы не печатали, - хмуро сказал Володя. Раз напечатали, два, и уже сами собой стали сочиняться стихи то к празднику, то к юбилею... И всегда подписывали: Садыков, рабочий. Все равно что подписывать: Толстой, помещик. Как будто то, что я рабочий, давало мне какую-то поэтическую индульгенцию. А когда появилась Маринка, она посмотрела мои сочинения и сказала: "Садыков, нельзя заниматься делом между делом". И была, как всегда, права. Она вообще была мировая баба.
– Сколько ты ее не видел?
– осторожно спросил Саша.
– Восьмого июля было шесть лет.
– Ты романтик, Володя.
– Если что-нибудь хочешь мне рассказать про нее, лучше не надо, - быстро сказал Володя. Ничего я не хочу, - грустно ответил Саша.
– Я хочу сейчас только одного - провалиться сквозь землю.
– Это хорошее желание, - улыбнулся Володя.
– Я тебе, Саш, сочувствую. Однако шел бы ты спать. Завтра вам с Русланом много работать.
– Странно, - сказал Саша, - я думал, что ты меня станешь уговаривать.