Альтернативная история

Гаррисон Гарри

Но у Джонни были великие замыслы, и мы тоже в них нуждались. Он самбыл нам нужен. Как странно, что мы были готовы ползать на брюхе перед такой высокородной птицей, как Джонни Спонсон, разоряя имения, подобные его родовому гнезду. Тем не менее дела обстояли именно так, и Джонни сам нам подыгрывал. Он обосновался в старом дворце Сент-Джеймс. Сказал, что в случае атаки его легче оборонять. Он не сидел на троне, который, однако, имелся в громадном зале, а вышагивал и раздавал приказы. Это был настоящий командный пункт, увешанный коврами и со множеством чудных вещей, награбленных из лондонских дворцов индийцев. Каждый раз, залезая на инкрустированную золотом башню величественного храма Ганеши, Джонни забирался чуть выше и в более шикарном одеянии. Он простирал руки к тысячам собравшихся, и на ветру развевалась красная бархатная мантия, украшенная золотом и драгоценными

каменьями.

Пожалуй, я был самым давним и лучшим другом Джонни, но во всем остальном не представлял собой ничего особенного. Меня не прельщало раздавать приказания направо и налево — меня ими слишком пичкал ублюдок-папаша, а потом дерьмовые сержанты, под началом которых я служил. Недостатка в желающих приказывать не было. В той новой Англии, которую, как нам казалось, мы строили, была одна загвоздка, доставшаяся в наследство от прежнего режима, — одни люди по-прежнему приказывали другим. И все-таки Джонни не забывал обо мне: я передавал сообщения, слушал, и он просил меня быть его глазами и ушами.

Я говорил с людьми — только что прибывшими в столицу полками, выдохшимися и окровавленными, возвратившимися из похода. Я не общался с теми, кто сделался капитаном, майором или генералом, — они носили кушаки и знаки отличия замученных и убиенных ими. А обращал свои речи к простым сипаям, таким же солдатам, как я сам. И они были откровенны со мной, понятия не имея, насколько я от них отличался.

Таким образом и с помощью своего солдатского чутья я начал получать представление о том, что происходит в Англии. Порой мне даже казалось, что я понимаю происходящее куда лучше генералов Джонни или того, как оно вырисовывается на его драгоценных картах. Индийцы вместе с оставшимися верными им полками отступили, но не исчезли. Засели в крупных городах, которые мы, сипаи, окружили, но пока не собрались с силами, чтобы напасть. Например, индийцы спрятались за стенами громадной новой крепости в Дувре, в замках и бастионах вокруг Ливерпуля, Портсмута и Бристоля. В сущности, как я понимал, гребаные индийцы позаботились о том, чтобы контролировать главные порты страны, за исключением Лондона, который они сдали, потому что знали: стены города настолько стары, что защищать их будет сложно. Кроме того, они сохранили мощь своего флота, военного и торгового, который остался им верен. Мне казалось, что индийцы предвидели наш бунт почище нас самих. До меня доходили слухи о кораблях и подкреплении из Португалии задолго до того, как в это поверили.

Сперва Джонни слушал меня, но вскоре стал уделять моим словам все меньше внимания, зато сам говорил все больше и больше — Джонни оставался Джонни. Лорд всей Англии Джонни Спонсон смеялся и отплясывал на награбленных коврах и вокруг позолоченных колод полуразрушенной мебели, среди величавых гулких залов. Джонни занимался всем тем, в чем всегда был силен, его новые друзья и командующие, а также женщины соглашались с ним, рукоплескали ему, тоже смеялись и танцевали. Конечно, женщины были от него без ума — из-за ловкости его членов и оттого, кем он был, а еще потому, что мог для них сделать. При этом взгляд и улыбка Джонни стали другими. Но кому, кроме меня, было до этого дело? Кто это замечал?

Кончилась весна, и началось лето. Из крепостей выступили индийцы, к которым тем временем подоспели припасы и свежие заграничные войска. Они разбили нас у Бевдли и Оксфорда, возвращались по Северну и Темзе. Стояла страшная жара, а еды осталось мало — большинство фермеров, живших поблизости от Лондона, оставили свои хозяйства, и никому даже в голову не пришло собрать урожай. На вооружении индийской армии были магазинные винтовки, которые нам, сипаям, никогда не выдавали. Настоящее оружие против наших древних культовых реликвий. У них появились новые слоны и бронированные аэропайлы, чтобы плыть по захваченным рекам, а еще бочки с жутким греческим огнем. Нас угнетали не столько их победы, сколько наносимые ими поражения — поступательное разрушение и страшное отмщение тысячам плененных сипаев. Они привязывали нас к новым орудиям и рвали выстрелами на кусочки, ибо считали, что мы, англичане-христиане, трепещем и боимся за души, если не похоронить надлежащим образом тела. Они терзали нас крюками, жгли нас на медленном огне и скармливали воронам, уже наполовину зажаренных, но все еще живых.

К концу августа враг окружил Лондон, и великая армия сипаев, которую лорд Джонни собрал вокруг себя, спряталась за хилыми стенами. Стояла жара, и город был переполнен. Канализация не работала. От реки распространялось зловоние. Колодцы протухли. Но надежда не угасала, и танцы продолжались. По улицам частенько проносили отрубленные головы только что раскрытых коллаборационистов и индийцев, а индийские генералы караулили снаружи, за стенами города.

Помню, однажды утром я бродил по странному городу, в который превратился Лондон: храмы разграблены, дома и мосты разрушены. Теперь здесь не было ни садху, ни нищих, точнее, мы сами в них превратились. Город окутал смог пожарищ, который затмил небеса и солнечный свет. В этом странном сумраке улицы казались вымощенными самым необычным образом, словно я бродил среди нот. Под ботинками хрустели бронзовые обломки корпусов карманных часов из разграбленного магазина. Я остановился, чтобы поближе их рассмотреть, и обнаружил несколько кусочков золота. Сразу вспомнил, как мы рука об руку с Джонни возвращались из бара на Чаринг-Кросс неподалеку отсюда. Казалось, что это было совсем недавно. Теперь пива не сыщешь, даже воду раздобыть трудно. Впереди возвышалась стена Английского хранилища, на которую тогда мочился Джонни, но теперь она пестрела новыми лозунгами.

Краем глаза я заметил движение. В городе стало небезопасно, и рука сама собой метнулась к штыку, но я увидел женщину в парчовом красном сари, невысокую и, по-видимому, молоденькую. Она поманила меня. Я последовал за ней, хотя понятия не имел, что ей от меня нужно.

Вход в Английское хранилище когда-то был грандиозным. К обвалившейся арке льнули грязные статуи, которые, как я подозревал, некогда символизировали искусство или любовь. Снаружи было темно, а внутри вообще хоть глаза выколи. Такая тьма, в которой невозможно отличить нагромождение колонн от теней, гнили и брошенных вещей. Внутри чадили несколько сальных свечей, и я увидел, что Хранилище выглядело совсем так, как говорил Джонни. Некогда великолепное и грандиозное старье настолько обветшало, что им побрезговали даже вездесущие толпы грабителей. Подмоченные дождями торжественные кареты. Кровати со вздувшейся зеленой обивкой, напоминавшие распухшие трупы, плывущие вниз по течению реки. И повсюду книги. Не только расставленные по полкам, но сваленные в кучи на полу, растерявшие плавающие в лужах страницы. Даже летом здесь было влажно и воняло мочой. Если бы весь Лондон охватил пожар, Английское хранилище вряд ли бы стало хотя бы тлеть.

Женщина в некогда роскошном сари шла впереди, манила меня и все время тараторила надтреснутым голосом — несла полную околесицу, которая казалась знакомой. Поминала обрывки эпох и любовь, которой неведома смена времен, — полная чушь, но милая и ученая. Я догадался, кто эта особа, и, когда мы вошли в некое подобие заваленного обломками мебели и ржавеющими доспехами внутреннего дворика, я увидел еще много таких, как она.

Они напоминали ворон — расселись на насесте и каркают. «Девочки из Хранилища», как называл их Джонни. «Странно жить в таком запустении», — подумал я, но все же позволил женщине прижаться ко мне, хотя воняло от нее ничуть не лучше, чем в городе.

Черными, вороньими пальцами она неуклюже шарила у меня под брюками. На заплесневелых полках за ее спиной виднелись подгнившие корешки книг. Я даже смог разглядеть известные мне от Джонни имена: «Шекс…» и что-то такое, Чосер, а еще Донн — или Дан, Донни? Как его там? И некто по имени Марло. Фигня из арсенала старины Джонни. Таково мое мнение. А еще у замшелой и покрытой пузырями краски облупившейся стены, с обрывками плетей ползущих растений, стояла большая картина маслом, на которой было изображено какое-то пропащее, но величественное английское поместье. Ясно, что его больше нет и оно принадлежало разграбленной Англии далекого прошлого. Я отшатнулся от женщины и скорее бросился прочь, пока ей не вздумалось меня догонять, швырнув ей кусочки золота, которые подобрал у разграбленного магазина часов. Хотя, как и все в городе, это было бессмысленно. Она кричала мне вслед, что у нее есть сын, хороший мальчик, и он тоже продажный.

Пока я торчал во тьме Английского хранилища, Лондон расшевелился. На улицах толпился народ и крушил все, что еще можно было разрушить. Люди кричали, выли, вопили и рвали на себе одежду, палили в воздух — бессмысленная трата драгоценных пуль. Я сначала решил, что индийцы проломили стены. Но мне известно, как выглядит сражение, поэтому я быстро смекнул, что это не то, хотя из-за шума и беспорядка не сразу понял, что к чему. И даже потом никак не мог поверить.

Этим утром Джонни Спонсон, лорд-протектор всея Англии, вышел погулять, дабы поднять боевой дух войска, прикоснуться к больным и раненым, взывавшим к излечению, показаться толпам жаждущих. Я уверен, что он не сомневался в своей безопасности, но индийцы разместили снайперов настолько близко, что один из них умудрился попасть в Джонни (он одевался так, что являлся отличной мишенью). Я хватал первых встречных за руки и кричал: «Он жив? Умер?!» Но никто не знал наверняка.