Альв
Шрифт:
— Тебе больше делать нечего? У врачей бы спросил!
— А откуда, как ты думаешь, я знаю о факте отсутствия волос? Ты, кажется, начинаешь сдавать, Яков Ильич. Мог бы и сообразить!
"Черт! — Яков знал об этом с пятницы, ему Полина шепнула, но, по-видимому, по больнице поползли слухи, и этот "человечек" Куприяновский что-то разнюхал. — Вот же болтуны, едрить твою в дышло!"
— Альв, — повернулся он к девушке, — мне надо задать тебе один весьма деликатный вопрос…
— Можешь не мучиться, я твоего приятеля поняла, — усмехнулась Альв. — Отвечаю. Не знаю. Не помню. Если в течение месяца не случится менструации, то или у меня ее и вовсе нет, или я залетела.
— Н-да, — кивнул Куприянов, — исчерпывающий ответ. И позиция безукоризненная. В рамках диссоциативной фуги все может приключится. Не помню, не знаю, и все.
— А если действительно не помнит? — спросил Яков и выпил коньяк.
— Если не помнит, плохо дело, — на полном серьезе ответил Куприянов и тоже выпил коньяк.
— Тут, Яков Ильич, такое дело, — сказал он через мгновение, — у меня еще один агент пропал. Вчера ночью, в ста метрах от твоего дома. И не шпик какой-нибудь хлипкого телосложения, а офицер-оперативник из "Псковитянина". Представляешь, верно, о ком говорю. И такой вот опытный тренированный человек исчезает без следа, да так, что даже лежка, в которой ему помогал устроиться другой оперативник, исчезла, словно не было!
— Скажи прямо, — пыхнул папиросой Яков, — кого и в чем ты подозреваешь? Ее, — кивнул он на Альв, — или меня? Если меня, угомонись! Мне такое уже не под силу. Лет двадцать назад смог бы. Но я, Орест Олегович, боевым офицером из тактической разведки егерской бригады тогда был. С теми моими умениями, я бы тебя и твоих "задохликов" давно бы похоронил. Но не в моем возрасте, да и растренирован давно. Следовательно, остается только госпожа Ринхольф. Ну, и как ты себе это представляешь при ее-то изящном телосложении? Хотя постой! Ты же думаешь, она не человек. А кто тогда? Фея? Вервольф? Вампир? Впрочем, однозначно не вампир. Она, как ты, верно, уже выяснил в больнице вполне себе теплокровная, дышит, ест, и сердце у нее стучит. С вервольфом сложнее, но, понимаешь какое дело, полнолуние было как раз с пятницы на субботу. Но ты об этом и сам, верно, знаешь, но волка, бегающего по улицам Шлиссельбурга, никто не видел. Значит, остается только фея… Не знаю, как тебе, но мне эта идея нравится. Фея и есть! — посмотрел он на Альв. — Ну, или богиня. Богиня тоже могла, наверное, утилизировать твоего разведчика.
— Зря веселишься, — поморщился Куприянов. — Сам же карт-бланш у боярина выпросил! Значит, тогда уже заподозрил, что что-то с этой историей неладно, ведь так?
— Так я, Орест Олегович, этого и не скрываю, — пожал плечами Яков. — Веду расследование и недоумеваю, какого лешего ты путаешься у меня в ногах? Поляна маловата показалась? Решил в мою епархию влезть?
— Я не уверен в твоей искренности, Яков Ильич, — возразил "охранитель". — В конце концов, ты спишь с фигуранткой, разве нет?
— А, по-моему, ты просто не умеешь ждать, — покачал головой Яков. — Терпения тебе, Орест Олегович, не хватает. Госпожа Ринхольф здесь ни при чем, я за нее ручаюсь. И вообще, расследование только началось, какого лешего ты вмешиваешься? Впрочем, смотри, Орест Олегович, дело твое: хочешь стрелять, стреляй сразу. Мы умрем, а ты пойдешь на каторгу. Хочешь так закончить жизнь и карьеру, не смею мешать! Но, если хочешь сотрудничать, то для начала отзови своих псов, дай нам с госпожой Ринхольф одеться, как нормальным людям, и позволь пригласить тебя, как столоначальник столоначальника, на ужин с пельменями под водку. Пельмени у меня первый класс — с олениной, и хреновуха в подполе припасена. Отужинаем, обсудим дела, решим, как жить дальше. Слово за тобой.
Куприянов помолчал для приличия, но, в конце концов, кивнул. Он ведь наверняка, и задумывал весь этот низкопробный бурлеск, как способ подключиться к расследованию. Неумный ход, вернее, недостаточно продуманный, но таков уж себерский политический сыск: настоящих волкодавов немного, а ищеек с умом и нюхом и вовсе нет.
— Ладно, — словно бы, от сердца отрывает, согласился Куприянов. — Поверю тебе на слово. Идите уж, одевайтесь! — и он махнул своим людям, командуя отход.
— Он плохой человек, — сказала Альв, когда они поднялись на второй этаж.
— Знаю, — кивнул Яков. — Но он еще и опасный человек. Поэтому действовать против него надо осторожно: с умом и без лишних движений. Тебя, Альв, я прошу об одном, доверься мне, я тебя не подведу! Если доверишься, дай мне один день, и я все закончу. Только не наделай глупостей!
— Что мне делать? — вопрос чисто деловой. В голосе ни обиды, ни волнения. И сомнения в Якове тоже, вроде бы, нет. Кремень, а не женщина!
— Иди, оденься, — облегченно кивнул Яков, — и спускайся вниз. В разговоре ты участия не принимаешь. Молчи, кушай, пей вино и постарайся не волноваться, что бы ни говорил он, и что бы ни сказал я. Мы договорились?
— Будь по-твоему, — согласилась Альв и пошла в свою спальню.
Альв зашла в комнату, скинула халат и начала одеваться. Больше всего проблем создавал бюстгальтер. Эта штука чем-то напоминает корсет, но функция у нее несколько иная. Бюстгальтер поддерживает грудь, которую Альв совсем не требовалось поддерживать, но не помогает создавать видимость талии, особенно тогда, когда ее нет. Главное, однако, в том, что он застегивается на спине, и застежка у него не такая уж простая. С другой стороны, хорошо, что это всего лишь застежка, а не шнуровка. Вот со шнуровкой Альв в одиночку никогда не справилась бы.
Пока одевалась, думала о том, что произошло в мыльне, и о том, что случилось потом. В мыльне, по внутреннему ощущению, все произошло правильно. Ни стыдится случившегося, ни, тем более, сожалеть об этом, Альв и в голову не пришло. Если бы не гнусная выходка "дознатчика", так все, и вообще, было бы замечательно. Этот Куприянов — нехороший человек. Хитрый и опасный. Он пришел не убивать, это очевидно, хотя при других обстоятельствах мог бы и убить. Хотел спровоцировать. Вопрос — кого? Ее или Якова. Если ее, пустые хлопоты: ведь она действительно ничего не знает, потому что не помнит. Или почти не помнит, поскольку кое-что из того, о чем хотел бы узнать Куприянов, ей все-таки известно. Но она ему не скажет. Быть может, сказала бы Якову, и, возможно, еще расскажет, но не сейчас. И провоцировать ее бесполезно. Яков прав — ее трудно удивить, сложно испугать, и затруднительно вывести из себя. Яков, вроде бы, тоже не поддался. То есть, внешне, словно бы, дал слабину. Однако Альв чувствовала, Яков ее не предаст, что бы он ни наобещал Куприянову. И еще. Яков — мужчина себе на уме: думает об одном, говорит другое, а как поступит в итоге, не знает, похоже, и он сам.
"Но он… хороший!" — с этой незатейливой мыслью Альв вышла из комнаты и, пройдя по коридору, спустилась в гостиную.
Оперативников здесь уже не было, а Куприянов с Яковом хозяйничали на кухне и что-то обсуждали в полголоса. Никакого внешнего напряжения. Просто идиллия какая-то. Но за внешним спокойствием бурлили нешуточные страсти. Альв их прекрасно чувствовала и даже предполагала, что знает, о чем идет речь. Впрочем, стоило ей подойти ближе, как разговор иссяк сам собой. Точкой в нем прозвучала реплика Якова: