Альв
Шрифт:
"И бриллианты нерядовые!"
Яков взял тонкую кисть и немного приподнял, чтобы рассмотреть изумительной красоты витое кольцо красного золота, и в этот момент шевельнулись "мертвые" пальцы. И это было "живое", недвусмысленное движение: женщина шевельнула пальцами, словно хотела что-то схватить или удержать.
"Святые угодники!" — От такого приключения у кого другого мог случиться сердечный приступ или что похуже. Однако Яков в своей жизни много чего повидал, застать его врасплох, тем более, испугать, совсем непросто. Оставив руку девушки, он стремительно прижал пальцы к ее шее. Пульс был слабый, но ровный. И главное — он был.
— Иван Игнатьевич! — крикнул он, распрямляя ноги. — Срочно вызывайте
Суржин и полицейские посмотрели на Якова так, точно спрашивали, в своем ли он уме, но спорить не стали — субординация — кинулись, едва ли не опрометью, исполнять приказ. А Яков, между тем, снял, наконец, с себя пальто, бросил на снег, перенес на него женщину и, подхватив на руки — предварительно закутав в плотную шерстяную ткань, — быстро пошел по направлению к крошечному буфету, расположенному в начале диагональной аллеи и не работавшему уже пару недель по случаю весенней распутицы. Зимой там, насколько помнил Яков, продавали горячий чай и сбитень, бублики и пирожки, а летом — прохладительные напитки и сладости. Путь, даже если идти, как шел Яков, напрямки, неблизкий. И задача не из простых: идти-то приходилось по "пересеченной местности", да еще и с ношей на руках. Девушка оказалась не только стройной, но и невысокой. Некрупная, в общем, особа, но и в ней, как ни крути, наверняка, не меньше трех пудов "живого веса".
"Живого!" — напомнил себе Яков и прибавил хода.
Вообще-то, он в свои сорок пять на здоровье и отсутствие физической силы не жаловался. Крепкий от природы, тренированный, бывалый. Но одно дело, нести на закорках раненого товарища, пусть даже тяжелого, как боров, Дугина, и совсем другое — "легонькую" фемину на вытянутых руках. В последний раз Яков носил на руках Варвару, да и то недалеко и недолго: от входной двери до кровати в спальне на втором этаже. Правда, Варвара была куда крупнее завернутой в пальто девушки, и веса в ней было больше четырех пудов. Но и цель "переноски тяжестей" была куда как приятнее. Все-таки нести женщину в постель, чтобы предаться половым излишествам, задача понятная и приятная во всех отношениях, не говоря уже о том, что предвкушение кипятит кровь и сводит с ума не хуже кокаина. Бежать же по мокрому снегу, петляя среди деревьев, да по холодку, это уже нечто совсем другое. Другая задача, другие эмоции, другое все.
Между тем, женщина застонала и шевельнулась в руках Якова. Он опустил взгляд, и, как оказалось, вовремя. Красавица открыла глаза. Ну, что сказать! Учитывая цвет волос, а девушка была брюнеткой, следовало ожидать, что и глаза у нее тоже темные. Однако на этот раз Яков не угадал, на него смотрели голубые глаза. Очень красивые и очень голубые.
— Не беспокойтесь! — сказал Яков первое, что пришло в голову, просто, чтобы не молчать. — Сейчас приедет карета скорой помощи, и мы отвезем вас в больницу. Я думаю, лучше всего в 3-ю Градскую на Вознесенской улице…
Говорить на ходу было трудно, но взгляд голубых глаз не мог оставить Якова равнодушным. Он никого не оставил бы равнодушным, но Якова в особенности. Так уж сложилось, что все его женщины, сколько их ни было за достаточно долгую жизнь, были блондинками или шатенками, но идеалом красоты являлась для него жена его первого бригадного командира Вера Павловна Первенцева — брюнетка с синими глазами и овальным лицом. И, хотя ничего у них с Яковом не было, генерал Первенцев люто возненавидел подпоручика Свева. Видимо, почувствовал, что Яков смотрит на его молодую жену — "черную ирландку", как называли ее гарнизонные жены — совсем не так, как другие офицеры. Так — из-за черных волос и синих глаз — Яков и попал в полевую разведку 2-й егерской бригады. Но оно и к лучшему: того, чему Яков научился, участвуя в поисках в ближнем тылу противника, он бы нигде и ни за что не научился. "Читать" местность, реагировать "сразу вдруг", вести допрос и проникать на охраняемые объекты, вскрывать замки и выживать любой ценой… Все это пригодилось ему потом, позже, когда он поступил на службу в Сыскной приказ.
— Ну, вот, — говорил он, чувствую, что на этот раз проявил клятую самонадеянность, силы уходили куда быстрее, чем он думал. — Ну, вот! Еще немного и мы на месте. Еще…
Дышал он с хрипом, заполошно билось сердце, и мышцы рук начинало сводить судорогой.
— Не понимаю! Где я? — спросила девушка. — Что случилось?
Голос у нее был слабый, едва слышный, но Яков вопросы расслышал и даже не удивился тому, что незнакомка говорит по-немецки, а не по-русски.
— Вы в Себерии, — ответил он, хотя, Бог видит, мог сказать что-нибудь поумнее. — В Шлиссельбурге, в парке Академии…
— Чибэр? — казалось, глаза девушки открылись еще шире. — Я в Тартаре?
— Да, нет же, — выжал из себя Яков. — Тартария лежит далеко за Уральским хребтом. А вы в Себерии. Как вас зовут?
Вот этот последний вопрос оказался хорошей идеей, потому что девушка на него ответила:
— Альв Ринхольф, — прошептала она и вновь закрыла глаза.
— Одежду и украшения принять по описи! — распорядился Яков, когда Альв, если ее действительно так звали, увезли на осмотр. — Проследи, чтобы то же самое сделали с остальными телами. Все до последней мелочи. Сними показания с полицейских, заставь их подписать акт о неразглашении, напиши отчет и иди спать. Завтра в восемь встречаемся в моем кабинете, и запомни, ты нужен мне бодрый и с ясной головой! Все понял?
— Так точно! — Суржин держался молодцом, а Якову в любом случае нужен был толковый и неболтливый помощник. Так что судьба адъюнкта решилась самым неожиданным образом. Если сработает, как надо, получит звание дознавателя года на три раньше обычного. Это называется "случай". Яков и сам в свое время взлетел быстро и высоко, оказавшись в нужное время в нужном месте, но главное быстро и четко выполнив то, что другие сделать боялись или не могли. Яков не боялся. За ним такое с детства не водилось. И он мог: способностей более чем хватало. Соображал быстро и зачастую нестандартно, решал сразу, действовал без оглядки и, разумеется, только на результат. Оттого в свои сорок пять — премьер-дознаватель и столоначальник, а ведь за плечами остались офицерское училище, университет, служба в армии и три войны. Вот многие и удивляются — не без зависти, как и следует, — когда это он успел сделать такую карьеру и как? Кто сукину сыну ворожит?
Отправив Суржина исполнять распоряжения, Яков прямо из больницы позвонил сестре.
— Здравствуй, Трута!
— И тебе не хворать! — хихикнула младшая сестра. — Случилось что или просто соскучился?
— Скучать некогда, — честно признался Яков. — Мне нужна твоя помощь, малыш.
— Помощь? — удивилась Трута. — Тебе? От меня? Мир во истину сошел с ума, Яша, если великий Свев просит о помощи! И кого? Впрочем, прости дуру! Ты же спешишь, наверное, как всегда. Так что давай излагай свою не терпящую отлагательств просьбу!
— Ты ведь дружна с Полиной Берг, я не ошибаюсь? — перешел к делу Яков.
— Зачем тебе понадобилась Полина? — удивилась сестра.
— Я нахожусь сейчас в 3-й Градской больнице и мне нужна протекция, — объяснил Яков.
— Ты ранен? — встревожилась Трута. — Заболел?
— Нет, Трута, я здоров! Болен кое-кто другой, и мне нужна помощь Полины.
— Речь о твоей женщине?
— Почти.
— Хорошо, — сжалилась Трута. — Я сейчас же ей позвоню. Свяжись со мной минут через двадцать.