Альвадийские хроники. Некромантка
Шрифт:
Прорезавший тишину отчаянный крик, полный боли, заставил сердце пропустить удар.
– Отец! – забыв о предосторожности, вскрикнула я. Наплевав на все правила, бросилась на зов.
На месте оказалась быстро. Страх за единственного близкого мне человека, вышиб остатки спокойствия. Вмиг обострившиеся инстинкты сообщили, что тварь, с которой предстоит столкнуться, очень сильна. Ей мог противостоять Париус, если бы не растратил резерв на борьбу с умертвиями. А я… недочеловек-недооборотень с крошечным даром мага земли и зачатками некроманта была ей на один зуб.
Увидев отца, распростертого на пентаграмме, зарычала. На обнаженном теле не было живого места. Длинная костлявая фигура, обряженная в истлевшие лохмотья, стояла там же. Обтянутые пергаментной кожей пальцы с длинными когтями скользили по жертве, вскрывая раны и погружаясь в них на одну-две фаланги.
– Лири, уходи, – прохрипел Париус, едва сообразил, на кого отвлеклась тварь.
– Нет! – процедила в ответ. И хотя мне было страшно так, что сводило внутренности, не сдвинулась с места. Сквозь сузившиеся прорези глаз рассматривала свою смерть. В том, что лич меня убьет, не сомневалась. Во взгляде провалившихся глазниц с горящим глубоко внутри синим огнем я прочитала приговор.
– Так вот ты какой, лич, – осмелилась заговорить, – скажи, каково быть таким, как ты?
Оставив жертву в покое, чего я и добивалась, мертвец приблизился. Наклонился, словно принюхиваясь. Как по мне, так невозможно почувствовать запах, когда вместо носа на черепе лишь глубокий треугольный провал. Я вот отчетливо ощутила удушающий смрад.
– Ты-ы, – от скрипучего голоса, похожего на лязг когтей по стеклу, волоски на теле стали дыбом, – зовешь его отцом. Жалкий дроу не может породить дитя черных волков. Барр’эрк, передай отцу, что мы квиты. Эрданг держит слово даже после смерти.
– Меня зовут Ликирия Ридлит. Я дочь Париуса Ридлита, – выговаривая каждое слово, отчеканила я, – клянусь, что убью тебя, Эрданг, если ты немедленно не отпустишь нас. Беги, пока я тебя не поджарила!
Все то время, что говорила, стягивала силу в зажатые в руках ловушки. Пока лич находился рядом с отцом, было рискованно их применять. Но сейчас самое время. Не раздумывая, всадила крежей в тело марга, целясь в сердце и голову. Сама же, прямо с места совершила немыслимый кульбит, отпрыгивая далеко в сторону. Грохнуло так, что сорвало крыши всех близлежащих склепов. Меня осыпало градом камней. А съехавшая плита едва не размозжила голову. Спасла невероятная реакция, с которой откатилась назад. Однако два или три тяжеленных камня все же нашли цель. На некоторое время я даже потеряла сознание.
Очнулась, когда над кладбищем вовсю светило солнце. Пыль, взметнувшаяся во время взрыва, давно осела, покрыв землю вокруг ровным белым слоем.
– Отец! – подскочила, едва события ночи восстановились в памяти. Охнув от прострелившей боли, присела. Место, где я лежала, было залито кровью. А на куртке виднелась огромная дыра. Лилово-синяя кожа и розовая корочка едва затянувшейся раны говорили, что мне в который раз повезло. Для человека такой удар смертелен. Меня же просто вырубило.
Медленно поднявшись, кое-как доковыляла до места, где находился Париус.
Только бы он сделал щит! – молилась, откапывая отца из-под слоя земли и мелких камней.
Наткнувшись на холодную руку, не смогла сдержать слез.
– Нет! Папа, нет! Ты не мог! Я же успела! Уничтожила ту тварь! Как же так? – вмиг отросшими когтями стала яростно отшвыривать камни. Когда откопала тело, замерла.
Что-то не то! Отец не мог перевернуться. У него просто не хватило бы сил. А это тело крупнее и…
– Мирх! Упокою, заразу! – бесцеремонно подхватив зомби за загривок, отшвырнула в сторону. Тут же с удивлением посмотрела на свои руки. – Это как получилось?
Какими тяжелыми бывают мертвецы, знала не понаслышке. А уж крупные мужчины тем более.
– Ладно, потом, – позабыв о вспышке физической силы, с новым напором бешеной землеройки стала разгребать завал. – Папа! – взвизгнула от радости, нащупав теплое живое тело.
– Лири, – у некроманта дрогнули уголки губ. Бледно-зеленая оболочка щита, закрывающая лицо и грудь, растаяла, – я знал, что ты справишься. Пойдем домой, я так устал, – едва слышно сказал он и отключился.
– Все будет хорошо! Мирх, где ты? – позвала зомби. Сковывающий внутренности страх отступал. Запоздалая истерика накрывала волной дрожи и спазмов, от которых странно дергалась грудная клетка.
Как было бы хорошо, умей я плакать! Но проклятые слезы не хотели литься.
Всю дорогу до дома пыталась совладать с безудержной тоской, что накрывала при мысли о том, что сегодня могла потерять Париуса. Он был не только единственным близким человеком, но и другом, и учителем. Отец подарил жизнь, наполнив ее смыслом, целями и желаниями. Я часто представляла, как вместе мы будем сражаться с умертвиями, устраивать им ловушки, выведывать тайны у почивших скряг. Мне нравились наши походы на кладбища.
С мертвецами легко, когда знаешь, чего они хотят. А я знала, вернее, до сегодняшней ночи полагала, что знаю. Встреча с личем изменила это. Каким бы ни был человек (или нечеловек) при жизни, после смерти его волновало лишь одно – еда! Чтобы не подвигло умертвие пробудиться, месть, любовь или незавершенное дело, все сводилось к тому, что для поддержания нежизни оно должно было жрать. И только воля некроманта могла удержать в повиновении эту сметающую все на своем пути безумную тягу к живой пище.
Добравшись до дома, велела Мирху нести отца в лабораторию. Предстояла кропотливая работа по устранению того вреда, что успел нанести лич.
Насколько все плохо поняла, когда обмыла тело, убрав кровь, грязь и пыль. Мертвый гад нанес много поверхностных ран. И я могла с легкостью их залечить, если бы он не заразил отца трупным ядом. Характерный синюшный оттенок кожи и наполненные гноем пузырьки, созревшие внутри порезов, красноречиво свидетельствовали об этом. Из лопающихся пузырей гной просачивался в организм, смешивался с кровью, отравляя ее и каждый орган, который она омывала. Боль при этом была адская.